Инга покивала головой и сказала: «О, это было классно! Ты такой горячий!» Я так не думал. Грубо говоря, это она меня отимела. Почти изнасиловала. Приятно? Очень. Хорошо? Конечно! Но одна мыслишка… как заноза: С Инночкой я испытал восторг, а это было удовлетворение.
- А что это было? – спросил я
- Ты о чем? - сперва не поняла Инга. А потом сообразила, - А, это ты про крем? Это новый анестетик. Папа из Парижа привез. Просто классный. Мы же с тобой минут двадцать кувыркались!
Я продолжил мысль: папа даёт дочке этот крем, тем самым поощряя её «кувыркаться» подольше. А не папа ли её приобщил к этому делу? Я и про такое читал в Гришиных журнальчиках.
- Инга, а сколько тебе лет?
Только сейчас я понял, что Инга себя ведёт не так, как должна бы девочка, какой на выглядит. Впрочем, кто их знает, эту «элиту»?
- Восемнадцать. А что?
- Ну, ты просто очень хорошо выглядишь, - сказал я, чуть замявшись. На самом деле я считал, что ей 15 лет. Ну максимум 16. И подумал, что, наверно, с опытом ведь всё меняется. Поэтому более опытной Инге нравится такой бешенный танец слияния. А я просто еще ничего не понимаю.
Потом мы вернулись к покрывалу, где уже сидели взрослые. Вид у них был крайне довольный. Мы собрались, и пошли на пристань. Катер отвез нас в город, и причалил возле одной из гостиниц. Вышли на набережную, и Сандис сказал: «Девочки, давайте прощаться и домой! А я подгоню машину»
Инга и её мама с нами расцеловались и ушли. И Инга, и её мама меня поцеловали в губы, обе «по-французски». Элита, что сказать?
Потом подъехал Валтерс на белой Волге, и мы минут за 40 доехали до лагеря. Иван Иванович сказал мне: "Ну ты иди, ложись. А мы тут посидим еще немного». И я понял, что сидеть они не собираются. Но было мне не до них. Я устал, как после самой долгой и интенсивной тренировки, И, только расстелив одеяла, упал на них и уснул.
4 Дикие люди. 7 июня 1967 г. Среда
Хотя я заснул поздно, думаю, часов в 12, проснулся за пол часа до подъёма. Иван Иванович спал на своей кровати. Вид у нег был помятый, и в комнатке ощущался запах перегара.
Я не был в норме, но Давыдович нас учил, что если можешь встать с кровати, то и тренироваться сможешь. И все плохое из организма выйдет с потом. Поэтому я сбегал в туалет, почистил зубы и сполоснул лицо, а потом надел плавки, шорты, майку, утяжеление, и побежал на пляж. На пляже еще никого не было. Я побегал немного там, потом поплавал и понырял несколько минут, взял одежду и утяжеление в охапку, и побежал обратно в лагерь. Еще до подъёма размялся на спортплощадке: поподтягивался, пресс покачал. Когда прозвучал сигнал подъёма, и из палат стали выбегать ребята, я уже возвращался в свою комнатку.
На зарядку вышел со своим отрядом. Мне нравилось смотреть на девочек в спортивных шортиках и маечках, и было приятно сознавать, что я почти без труда с любой из девочек могу общаться, а если общение зайдёт очень далеко, то у меня уже и опыт есть, что делать. Таня и Зайка подошли ко мне после зарядки, можно сказать прижали к веранде, и потребовали отчета, где это я вчера был. Я рассказал все про Севастополь. Ну, конечно, кроме приключения в Аквариуме и того, что было потом. Просто сказал, что с товарищем физрука погуляли по Севастополю, а потом он нас привез в лагерь. Когда зашел в комнату, Иван Иванович пытался проснуться. Он открывал один глаз. Потом открывал другой, а первый закрывался. Было очень забавно на это смотреть. Наконец ему удалось открыть оба глаза, хотя взгляд был болезненным, как и выражение лица. У нас еще оставалось две бутылки минералки. Я открыл одну, налил в стакан и протянул его страдальцу. Иван Иванович сел на койке и опрокинув стакан в себя, выпил одним глотком. Потом сказал: «О!» и, закрыв оба глаза, погрузился в размышления. Но через минуту глаза открыл, и это уже был почти обычный Иван Иванович. Он, кажется, хотел мне что-то сказать, но тут в животе у него забурлило, и он умчался в сторону туалетов.
Дальше день покатился по обычной колее. Завтрак, сборы и выход на море, чудесные купания с девочками. Правда, не раз посещали развратные мысли, особенно когда девочки прижимались ко мне, прежде чем отправиться в полет, или карабкались мне на плечи обнимая и скользя всем телом. Но при этом мне в самом деле не хотелось ничего большего, чем ощущать эти касания. Зина перестала на меня дуться и язвить, и я весело рассказал про мальчиков-обезьянок из четвертого отряда, даже чуть приукрасив опасности.
Когда вернулись с пляжа, настроение у меня было чудесное. Физрука не было, но чуть кисловатый дух в комнате витал. Впрочем, я знал, что нужно делать. Я уже рассказал про зелень за забором лагеря. Там была лощинка, а в ней полно разных трав. Я особо в травах не разбираюсь, но полынь-то от прочих отличу. Нарвал несколько пучков, сначала погонял ими воздух по комнате, а потом обвязал нитками и подвесил на лампочку, на быльце кровати, на гвоздик возле двери. И в комнате сразу запахло полем. Все было настолько хорошо, что я расслабился, и вздремнул после обеда. И приснился мне какой-то запутанный сон: я вместе нашей группой и Давыдовичем готовимся к соревнованиям, но почему-то по борьбе. На помосте ковер с кругом. Мы разминаемся и растягиваемся с краю. Вдруг на ковер выбегают гимнастки с лентами, и среди них голая Инга, извивается и зовет меня: «Миша, Миша!» Просыпаюсь. В дверь стучат и меня зовут. Я вскочил, хотел открыть дверь, но обнаружил, что у меня состояние стояния. Подошел, и не открывая двери спросил: «Чего?» Девчачий голос из-за двери заголосил: «Миша, выходи быстрей, помочь надо!» Вот ведь! Быстрее им! Но я выпил водички, подышал минутку, успокаивая организм, и уже в нормальном виде вышел. Оказывается, ни вожатых, ни физрука, никого из взрослых рядом не было, и пацаны второго отряда бесились. Вот один из них умудрился засунуть ногу между панцирной сеткой и рамой кровати. Вытащить не может. Нога уже синяя. Прибежали вожатая и медсестра из медпункта, но что делать не знают. И тут за дело взялся настоящий пионер Миша. Богатырскими руками он снял быльце кровати, подсунул под краешек сетки, навалился своими 75 килограммами мышц и – «Гоп-ля!», - нога свободна. Пацана утащили в медпункт. А я постоял, но так и не дождался каких-нибудь торжественных воплей, памятных кубков или хотя-бы цветочных венков.
Ну и ладно. Тут как раз закончился тихий час, и появилась куча взрослых, которым нужно было все подробно разузнать. Минут через пятнадцать коллективного допроса я сбежал в туалет, а потом тихонько, по-над стеночкой, и к столовой, дожидаться полдника. Потом физрук все же запряг меня судить волейбольный матч между девочками третьего и четвертого отрядов. Как-то не решился я отказывать после Севастополя. Мы стали вроде как одна шайка.
Ну, после ужина было кино. Я опять оказался с краю, в предпоследнем ряду. Но Инны-то не было. А тянуть шаловливые ручки к Тане или Зине я не решился. Фильм был «Тимур и его команда». Неплохой, только я его уже много раз смотрел. Затосковав, я потихоньку вышел из кинотеатра. Сделав в памяти зарубку, что я так ни разу и не зашел в библиотеку, я сбегал в комнатку, надел плавки, шорты и майку, взял махровое полотенце, и побежал на пляж. Без утяжеления. В самом деле, на отдыхе я, или нет?
Поплавав и поныряв вволю вернулся к грибку, где бросил одежду, и обнаружил там Зайку и Таню. Вот ведь!
Зайка ехидным голоском вопросила: «О, а почему ты не голышом? Мы рассчитывали на зрелище поинтересней кино»
Я в ответ посоветовал посмотреть на кухне в холодильнике на голых курочек. «Тоже зрелище ничего» Предложил девчонкам поплавать, но они отказались. Ну ясно: купальников-то не взяли, а голышом стесняются. Я бы, может, и поуговаривал, но в это время на соседнем пляже началось шевеление. Сперва подъехал Москвич-«Пирожок», из него вылезли Радик Георгиевич и Иван Иванович, и вытащили несколько больших коробок, железный ящик на ножках, складные стулья, складной стол, и большую кастрюлю. Иван Иванович расстелил большой брезентовый тент, а поверх него клеенку, и вскрыв один из пакетов высыпал на клеенку шампуры. Было полнолуние, и все видно в деталях. А вот наша часть пляжа была скрыта в тени нескольких деревьев и пляжного павильона.
Радик Георгиевич вернулся довольно быстро, и с ним приехала Валентина Петровна. Радик вынул из кузова несколько проволочных ящиков с бутылками и затащил их в море.
Я тихонько сказал девчонкам: «Тут сейчас намечаются шашлыки. Нас на них никто не приглашал. Давайте-ка уберемся отсюда». И мы побрели в лагерь. Зина спросила: «Миш, а если мы после отбоя возьмём купальники, сходим вместе покупаться? Самим неудобно. Согласен?»
Я возразил: «Так ведь шашлыки – это очень надолго. Минимум до полуночи. И еще: кастрюля большая, и два ящика со спиртным. Там, наверно, будет еще несколько человек. И, возможно, после выпитого начнутся всякие безобразия. Спьяну взрослые контроль над собой теряют. Будут, как в Золотом Телёнке, водку пить и голыми танцевать при луне. Как раз луна почти полная сегодня»
Дальше до лагеря шли молча, и я было успокоился, но уже у ворот Зина ухватила меня за руку, и залепетала совсем жалобным голоском: «Мишенька, давай сходим, а? Давай! Для нас ведь это последний сезон. Может, мы хотим хоть разок взглянуть на всякие безобразия? Мальчишки, я знаю, мечтают за девочками подглядывать. А мы чем хуже? Нам тоже интересно!» Тут и Таня подключилась: «Пожалуйста!»
При этом смотрела так умильно, что ей и Карабас-Барабас не смог бы отказать. Я сказал: «Вы, наверно, не понимаете, чего просите. Но я вам не мама с папой. А для меня, Зиночка, ты теперь будешь опять Зайка, как раньше»
