Только ко времени обеда Госпожа сменила гнев на милость. Она развязала меня, вняв неприятным звукам, которыми я нарушила ее покой. Одним решительным жестом Госпожа ослабила поршень и выдернула резиновую грушу из моей распухшей дырочки. Мучительная боль стала мне лучшей наградой! Несмотря на ее интенсивность, я смогла сдержать визг, который мог бы потревожить Госпожу. Туалетные процедуры я совершила с огромным трудом, но восхитительное ощущение, оставленное затычкой после изъятия, с избытком восполняло все неудобства.
Чтобы выразить свою благодарность, я, не имея позволения на какие-то иные знаки, постаралась в тот день с обедом. Госпожа изволила отметить мое мастерство, хотя по-прежнему не собиралась причинять мне боль. Она даже не выпорола меня, показав, что не верит в мое полное исправление. Зато кожаные ремни и наручники все еще были туго затянуты. Проверив их прочность, Госпожа дала мне лучшее доказательство своего доверия, накинув на мою спину седло и продев в рот уздечку. Для перемещений по дому я вновь стала ее лошадкой. Тяжесть, ломавшая мою спину, была прекрасна! Я понимала, что не могу претендовать на высшее блаженство - чувствовать попку Госпожи на своей грязной спине. Однако давление седла тоже оказалось достаточным. Я несколько раз кончила, возя Госпожу на себе, и удостоилась сильных понуканий уздечкой.
У меня на губах выступила кровь, когда поездки закончились. Теперь следовало вернуться к работе по дому. Полы в прихожей давно не мылись, и Госпожа сочла, что мой язык исполнит эту задачу лучше всякой швабры. Я старалась как могла, но капельки крови с верхней губы - вот ужас! - запачкали то место, где я только что провела языком. Госпожа, наблюдавшая за моей работой, окончательно разочаровалась в моих способностях. И как я ее понимала! Я готова была умереть, только бы загладить ошибку.
Но увы - этой возможности не представилось. Госпожа завязала мне глаза, в молчании отвела в одну из комнат и связала так, как было описано в самом начале. И вот, неподвижная, лишенная возможности молить о прощении и наказании (что есть одно и то же), я лежу и жду. Хозяин пришел с работы и, кажется, ушел. А я впала в какой-то ступор. Одна и та же мысль до изнеможения вгрызается в мозг: ведь меня по-настоящему не наказывали уже несколько дней! Неужели все настолько плохо? Неужели я неисправима и не заслуживаю усилий? Ведь все последние "пытки" носили отпечаток презрения, пощады! А для моего обращения нужны жесточайшие меры; мои мудрые Господа об этом знают! Неужели они возились со мной только из жалости, разочаровавшись в успехе? Я не имею права ни на что; моя воля не имеет значения. Но рабыне необходима сверхординарная строгость. И я рыдаю в ужасе: нет, еще одной порции жалости мне не вынести! Я боюсь щадящих ударов...
