- Я добивалась?! - Разводила руками старуха, - а не ты лез ко мне на крышу, да провалился, аккурат к матушке в корыто, где она мылась?
- Ну, провалился, и что? Я что ли виноват, что твой батюшка всю жисть побирушкой прожил, крышу себе железную не мог справить, так и околел под соломой.
II.
Андрей окликнул отца, когда тот лип глазом к щели в заборе, подсматривая за прохожими на улице:
- Что там, папаня, мультики показывают?
Старик вздрогнул, воровато оглянулся, досадливо сплюнул:
- Чего ты подкрадываешься вечно под руку, караулишь ты что ли моменты, когда отца можно напугать?
- Вот кабы ты мне купил компьютерную систему, так было б тебе действительно, что посмотреть, не ломал бы глаза об забор.
Анисим Матвеевич прислонил к воротам какую — то палку, проверил запор.
- Опят ты свою шарманку заводишь про этот компьютер, будь он не ладен. Думаешь, ты в него глядишь? Дурья ты башка, это он в тебя глядит.
- Это как это?
- А так. Нам американцы нарошно тех компьютеров понасовали, что б за нами следить. Нынче ты поставишь компьютер, а завтрева он тебе счет и предъявит.
Отец направился к курятнику, сын последовал за ним. Молодой мужчина мечтал о мощном компьютере, собирался открыть свой канал на ютубе, да вот хоть о заброшенных деревнях Руси, и, наконец, зажить по человечески. Был Андрей человеком недалеким, но жутко упертым, ничего у него в жизни не ладилось, вечно он строил какие — то фантастические планы и вечно оказывался у разбитого корыта, теперь вот решил попытать счастья на ниве блогерства и явился к родителю за подъемными. И знал, что не даст ни копейки, но все равно явился и ныл:
- Деньги будем грести лопатой, - шел он по пятам за отцом, пытаясь пробить его каменный панцирь мощностью денежных сумм.- По семьсот тысяч в месяц можно зарабатывать.
- Ишь ты, - «восхищался» Анисим, - а чего ж не мильён?!
- Причем тут мильён? - Начинал психовать неудачливый отпрыск, - мильён много, а семьсот — реально. Бать, дай денег на раскрутку.
Старик обернулся, подковылял к сыну, упер кривой палец ему в грудь:
- Ты вот что, - дышал он утренними блинами, - ежели еще будешь мне про деньги толковать, я тебя налажу отседова.
- Ну, у тебя же есть!
Отец и сын дружно проводили глазами галку, низко пролетевшую над двором.
- Откуда? - Уже спокойно ухмыльнулся отец, - я жил, денег не копил, что при мне, то и мое. Вот, - порылся он в глубоком кармане, извлек две бумажки по сто рублей, показал на ладони, - смотри, вот они все мои капиталы. Коли хочешь, бери — выгребай у отца последнее.
Ветер прошел по саду, который своим четким боком прилегал ко двору, густо зашелестела начинающая золотеть листва, за огородом, на рекой дружно отозвались камыши, остро запахло пылью и близким дождем.
- Ты, папаня, это, не трись по за Настей, - сказал Андрей уходя, уже не глядя на отца.
- А то, что? - Крикнул ему вдогонку родитель и пошел разоряться:
- Глядите, угрожает он мне! Сам явился на мой хлеб, бабу свою привез, еще и коленца мне тут откалывает. Как схочу, так и будет, а ты забейся под плинтус и сиди, не отсвечивай. А то я не чую, что ты натворил чтой - то в городе этом своем, прибег отсидеться, хвост поджал. Не боисси, что пойду к участковому, да и поинтересуюсь за тебя?
«С ума они что ли посходили, что бабка, что этот молокосос, - зло размышлял дальше дед. - Да нешто я посмею к Настьке прикоснуться. Нешто я душу свою погублю»?
III.
На следующий день, непонятно с какого перепуга, решил Анисим Матвеевич устроить праздник своим домочадцам. Купил у местного фермера Дмитрича свежей вырезки, водка дома своя была, ну и организовал шашлыки. Растратился.
Пантелеевна куталась в шаль, поскольку с вечера прохладно было, подозрительно глядела на своего деда, хлопочущего у мангала, и никак не могла понять причину этого аттракциона небывалой щедрости.
- Мы бывалоча в колхозе как бычка зарежем, так наши бухгалтерские уж меня и просют, пожарь, Анисим Матвеевич, шашлыки, - хвастался старик, разгоняя дым куском картона.
Лучше меня, стал быть, никто не жарил. Это с детства у меня такие таланты ко всему.
Андрей жадно посматривал на мангал, но думал о холодильнике, где остывали две бутылки водки. У сына теплилась робкая надежда, что родитель не зря затеял праздник, вот выпьет, раздобреет, да возьмет и как отвалит деньжищ сразу и на компьютер, и на камеру, и еще Бог весть на что, что пригодится в славной работе на ютубе.
Настя, одетая в коротенькую, приталенную джинсовую курточку и синие леджинсы в обтяжку, охотно помогала свекру: нанизывала куски мяса на шампура, поливала шашлык водой.
Порой она присаживалась на самый краешек низкого пенька, тесно составив свои ноги и отведя их несколько в сторону, в такие моменты выглядела она по особому женственно и просто умопомрачительно.
Дед одобрительно покхекивал и чуть не блеял козлом.
Наконец шашлык доспел, его горячие, аппетитные куски были свалены в объемистую миску, была открыта первая водка и наполнены рюмочки:
- Что за праздник у нас, папань? - Озорно спросил Андрей.
- Последний день, лета как — никак, - просто ответил отец, поднимая рюмку и добавил, - проводим, хорошее было лето и август урожайный, да оно и неудивительно, весной как все цвело.
- Браво! - Крикнула Настя и первой полезла чокаться со свекром.
Пантелеевна хорошо знала повадки своего благоверного, не спускала с него глаз, понимая, что просто так он ничего не делает.
- Ты особо - то на водку не налегай, - шепотом предупредила она сына.
Тот и сам изо всех сил старался не пить, но как — то так получалось, что кидал в себя рюмку за рюмкой и сам удивлялся себе, поскольку действовал против своей воли. Залив глаза, он бесстыже хватал жену за попу при родителях. Девка манерно уворачивалась и крутила пальчиком у виска.
И вот звезды на небе стали ярче, костер совсем погас, с полей и луга потянуло прохладой.
Старуха твердо решила в ту ночь не спать, но, едва коснувшись своей седой головой подушки, провалилась в сон — сказалась усталость, днем она с подругами ходила на болото по чернику. А дед в это время рядом листал Библию и поглядывал украдкой на супругу.
IV.
Ночью Пантелеевне приснился страшный сон, вроде подошла она к зеркалу, а оттуда зверь как зыркнет, да еще и пасть раззявил.
Вздрогнула старуха, проснулась, сердце колотится и под голом комок.
Пощупала вокруг себя — пусто.
Приподнялась, глядь, а мужа нет. Горит с его стороны на тумбочке желтый светильник, там же - черный томик Библии, на ней — очки, а дед — тю — тю.
Накинула халат, ступила в коридор, огляделась: ритмично тикали ходики на стене, сердито бурчал холодильник, с улицы доносился отдаленный лай собаки.
Хозяйка нащупала выключатель над тумбочкой с обувью, зажгла свет, тихонько заглянула в комнату молодых. Луч из двери, которую она приотворила, невесомо упал на постель. На ней, зарывшись лицом в подушку, с неловко вывернутой рукой у поясницы, сочно храпел пьяный в хлам Андрюшка.
«Спина голая, - мелькнуло в голове у матери. - Была бы жена заботливая, так укрыла бы мужа одеяльцем. А, кстати, где ж она»?
Полуночница проехала глазом по кровати, навела резкость - снохи там не было.
Пенсионерка отошла от косяка, прислушалась — откуда — то с потолка доносился едва уловимый шорох. На чердаке была обустроена ладная комнатка, фактически мансарда, со стенами, оклеенными обоями, и большим окном в пологом скате крыши.
Туда вела крутая, сосновая лестница с резными перилами, страшно скрипучая, и грузной старухе пришлось приложить не мало сил, чтобы бесшумно взойти на чердак с колотящимся от волнения сердцем.
Но вот она поднялась, маленько отдышалась и припала к приоткрытой двери.
У постели на аккуратном домотканом половичке, подперев ладонями свою поясницу, стоял, как бы предлагая себя, голый Анисим. Подглядывающую супругу удивили длинные, как у кенгуру, шишкастые ступни мужа в его обязательных аккуратных, белых следках(берег ноги, чтоб не переохлаждаться). Эти ступни тут, в странном свете самодельного ночника, почему — то казались просто огромными. Седые, мохнатые брови, ушедшие под лоб глазницы, серебряный чуб, развалившийся на волоски над бровями, из под которого страшно мерцали глаза, отвисшая челюсть, вялые груди со впавшими сосками, дряблые мышцы, отвисший, складчатый живот, желтая кожа, седая, жесткая волосня, которой была обсыпана его грудь.
Но было в этом старике нечто, что сводило все эти его внешние недостатки на нет — его мощный, крепкий член, рабыней которого теперь была Настя.
А чего ему, кобелю, сделается? Всю жизнь сладко ел, крепко спал, тяжелее костяшек на счетах ничего не двигал, вот здоровьишка — то и поднакопил, чтоб теперь молодок радовать.
А сноха совсем голая, с корточек, упершись одним коленом в пол, другое круто отведя в сторону, аккуратно и как — то даже нежно, отсасывала свекров хер, который стоял как у молодого..
Босая, простоволосая самка, облитая сбоку близким светом, была явлена во всем своем животном естестве, и резкие тени добавляли ей чего — то хищного и недоброго: ребра, соски, ключицы, и тоже мерцающие иcподлобья глаза. Дева была красива до жути. Но это была какая — то злая, греховная красота. Длинные, цепкие пальцы ее ног напоминали когти большой, диковинной птицы. Багровый, жирный рубец снохи, глубоко разрубивший лобок, был похож на грубую, плохо зажившую рану со свисающими из нее малиновыми лепестками малых губ.
Крутая, горячая кровь, замешанная на стыде, ревности и досаде, ударила в голову старухе, кровь ломилась в виски, и рвалась на волю. Пенсионерка еще от подъема не отошла, а тут такой стресс.
