— А я сразу понял, что этот Борис Владимирович не тот, за кого он себя выдает, как только его увидел в дверях нашей квартиры, но не стал тебе говорить, ты бы мне всё равно не поверила. Теперь уже ничего не поделаешь. Но нужно сходить милицию у нас в городе и написать заявление от том, что ты стала жертвой мошенников, и, возможно, милиция поможет. - сказал я материи, вытаскивая из ее пачки, лежавшей на лавке, сигарету, и, прикурив, стал курить прямо при ней, чего раньше никогда не делал.
Я курил, но тайком после уроков или во дворе за гаражами, и сейчас при матери курил впервые, тем более в наглую взял сигарету из ее пачки. Мать на мою наглость ни как не отреагировала, ее больше заботило то обстоятельство, что она вскоре станет бездомной, чем то, что сын курит при ней.
— А что, и вправду, сынок, вдруг в милиции помогут и признают кредит, который я брала в банке, незаконным, и у нас не отберут квартиру. Стыдно, конечно, в милицию идти, ведь тут же про это весь город узнает, но что поделаешь, раз так получилось. - мать горячо поддержала мою идею написать заявление в милицию с просьбой признать ее потерпевшей от действия мошенников и объявить её сделку с банком незаконной, и у мамы в заплаканных глазах появилась надежда.
Приехав домой поздно вечером, мы легли спать, а на утро прямиком пошли в отделение милиции, где подали заранее написанное заявление с просьбой признать мою мать потерпевшей и ставшей жертвой мошенников. Но в милиции лишь развели руками и заявление у моей мамы брать отказались, заявив, что она брала кредит в банке добровольно, без принуждения, и правоохранительные органы тут не в силах помочь. А когда мы с матерью описали внешность Бориса Владимировича по просьбе следователя, выяснилось, что мамин бойфренд ни какой не Борис Владимирович, а Гурам Николеишвили, и что он находится в международном розыске как брачный аферист. А ещё в милиции сказали, что нам с матерью повезло, так как на счету этого Бориса - Гурама уже несколько жертв. Он порой убивал обманутых им женщин, чтобы завладеть их имуществом.
Оставшиеся время до весны мы с матерью жили как на иголках в ожидании, когда придут из банка и заставят нас покинуть свою квартиру иза просроченного кредита, так как мать не в силах была выплачивать проценты по кредиту из своей скромной учительской зарплаты, а я не работал, учась в школе. Но зиму нас не трогали и дали пожить в тепле и переждать холода, а пришли весной, в аккурат, когда мне исполнилось восемнадцать лет и я закончил школу. Прозвенел последний звонок, и учителей, в том числе и мою мать, отправили на длинные летние каникулы, и в этот день к нам домой пришли крепкие ребята из банка с требованием покинуть квартиру, так как она перешла в собственность финансового учреждения согласно договору, который подписывала собственноручно моя мать. К чести банка, нас с матерью не выкинули из квартиры немедленно вон, а дали неделю на сборы, в течение которых мы должны были освободить жилплощадь, где я родился и прожил всю свою сознательную жизнь до восемнадцати лет. Мать плакала, но ничего поделать не могла, так как она собственноручно лишила меня и себя жилья, и слезами, как говорится, горю уже не помочь.
За неделю мы распродали, считай, по дешёвке, мебель и вещи, которые нельзя было взять с собой, и тем самым заработав немного денег, так как жить нам было негде. Родни, у которой можно было временно обрести кров над головой, у нас с мамой не наблюдалось, и, как оказалось, у матери не было нормальных подруг, способных нас приютить. Нашлась одна подруга, коллега моей мамы по школе, учительница начальных классов, у нее мы прожили две недели, а потом вынуждены были съехать, так у этой учительницы было трое детей, и им самим не хватало места в квартире. Конечно, если бы мать обратилась к директору школы и написала заявление в "РОНО", ей бы, как учителю, выделили бы комнату в городском общежитии, и у нас была бы крыша над головой и место, где переночевать. Но мать не могла этого сделать по причине того, что все стали смеяться над ней и жить в общежитии, выслушивая в свой адрес насмешки, для моей мамы было бы мукой.
При встречи с ней все её жалели, а вот за спиной смеялись и называли дурой, которая профукала свою квартиру из-за того, что у нее зачесалось между ног, и для моей мамы это было пыткой. И лучшим вариантом это было уехать из города в то место, где нас не знают, но только вот ехать нам было некуда, и никто нас не ждал в другом месте.
— Поехали, Костя, в Москву. У меня есть адрес твоего отца. Может он нас приютит на время или поможет деньгами, ты ведь ему не чужой, а сын. - предложила мне мать поехать к человеку, которого она называла козлом и гандоном, бросившего её много лет назад с ребенком в роддоме.
— А что, мам, поехали. Жить нам все равно негде, а в Москве, может, у моего отца поживём. - ответил я матери без всякого энтузиазма, не особо надеясь, что отец, которого я никогда не видел, пустит меня и мою мать к себе пожить.
В родном городе нам оставаться было нельзя. Мать не могла выйти на улицу, так как над ней начинали насмехаться знакомые, исподтишка, конечно, но для моей гордой и властной матери, привыкшей всеми командовать, слышать за своей спиной насмешки от коллег и знакомых было невыносимо. И в этот же день мы с ней уехали в Москву на последнем автобусе. Переночевали ночь на автовокзале в столице и с утра отправились искать дом моего отца. Как выяснилось, моя мать жила некоторое время в Москве в молодости в квартире у своего мужа, моего отца, и поэтому без труда нашла нужный нам адрес в столице, когда мы в нее приехали на автобусе, навсегда покинув родной город.
Дом её бывшего мужа находился в Хамовниках, и туда мы с ней доехали на метро. Мама и я поднялись на седьмой этаж и позвонили в дверь квартиры, где когда-то жила моя мать, за дверью тут же раздался громкий собачий лай и послышались шаркающие шаги, но дверь открылась не сразу. Я видел, что в глазок, установленный в двери с обратной стороны, кто-то внимательно рассматривает нас, и только потом щелкнул замок, и дверь квартиры приоткрылась, но лишь на длину дверной цепочки.
В проеме двери стояла высокая седая старуха в очках и в домашнем халате, обутая в тапки с меховой отделкой, и она явно нам не доверяла, раз не снимала цепочку с двери и была готова тут же захлопнуть дверь, если возникнет опасность. Между ног у бабки в очках крутилась юлой и заливалась лаем небольшая комнатная собачонка, и бабка, нагнувшись, взяла собаку на руки, и только тогда она перестала лаять, но, находясь в руках у своей пожилой хозяйки, косила на нас с мамой красными от злости глазами и свирепо рычала.
— Здравствуйте, Антонина Ивановна. Я Света, бывшая жена вашего сына. А это Костя, ваш внук. Мы к Игорю приехали. Нам негде жить, и мы хотели его просить, чтобы он нам помог. - сказала моя мать простительным голосом.
Я видел по лицу матери, что подобная просьба давалась ей с большим трудом, так как она никогда никого не просила, а приказывала, и все выполняли её команды. Но сейчас ей некуда было деваться, и она, словно провинившаяся школьница, стояла перед своей бывшей свекровью.
— Здравствуй, Света. Сколько лет прошло, а ты не забыла мой адрес. Игорь тут давно не живёт. У него другая семья, и я не советую тебе его искать. А к себе я вас пустить не могу. Ступайте туда, откуда пришли. - ответила моей матери её бывшая свекровь, тем самым разрушив наши слабые надежды на помощь с её стороны.
Седая старуха захлопнула перед нами дверь квартиры, и когда мы с матерью уже хотели уйти, дверь снова открылась, по прежнему удерживаемая цепочкой, и бывшая свекровь моей матери протянула ей в щель купюру в пятьсот рублей.
— Это всё, чем я могу вам помочь. Но предупреждаю, сюда больше не приходите и не вздумайте искать моего сына. У него своя жизнь, и для вас в ней нет места. - седая старуха все же признала во мне своего родного внука и из жалости дала моей маме пятьсот рублей, при этом внимательно глянув на меня, и наше общение с ней закончилось, бабка окончательно закрыла дверь и было слышно, как с обратной стороны повернулся ключ в замке, да не на один, а на два оборота.
— Сука старая. Так хотелось ей врезать по лбу. Да сидеть из-за нее не охота. Она Игоря против меня настраивала, когда мы молодые были и у нее в квартире жили. Ну да ладно, хорошо, что денег дала, а отца твоего нам не найти, Москва большая, да и неизвестно, тут он сейчас или уехал куда? - вздохнула мать, закуривая сигарету, беря её из пачки трясущимися руками.
Мы с ней вновь были в Москве и сидели на лавочке в сквере, возле наших ног стояли сумки с вещами, и на этот раз мы с ней были бездомные и не знали, куда нам идти и где переночевать. Покурив, мы пошли пешком вдоль по улице и, дойдя до метро, сели в него и поехали куда глаза глядят, просто катаясь от станции к станции без всякой цели, так как не знали, что делать.
— Давай до Комсомольской площади доедем, а там выйдем. Я знаю, что в этом месте расположены три крупных железнодорожных вокзала, и там можно будет устроиться в зале ожидания. На вокзалах есть буфеты и туалеты. Все лучше, чем сидеть на улице в парке. - предложила мне мать, и я с ней согласился, так как не видел другого выхода, кроме как пойти ночевать на вокзал.
Доехав на метро с пересадками, мы вскоре вышли на станции " Комсомольская площадь" и очутились действительно в районе Трёх вокзалов, они располагались невдалеке друг от друга, Казанский, Ярославский и Ленинградский. Мать выбрала Ярославский, и мы пошли туда, нашли в зале ожидания свободные места и, поставив сумки, уселись на сиденья и стали делать вид, что мы куда-то едем, но на самом деле нам с мамой некуда было ехать, просто нам было стыдно перед другими людьми, что мы бездомные.
В первую ночь на Ярославском вокзале у нас с матерью украли все сумки с вещами, такие же бездомные, как и мы с ней, и у нас теперь не было вещей и возможности переодеться. Хорошо, что деньги и документы остались целы, мать положила мой и свой паспорт в бюстгальтере там же хранила деньги.
