Меня быстро догоняли. И от машин по дороге не убежать. И я свернул с дороги. В лес. Отбежал метров 20 и замер, чтобы они проехали мимо. Но именно там где я свернул, быстро подъехали четыре машины и остановились, к ним подбежали запыхавшиеся преследователи. Было видно как с машин вылезли девушки-одноклассницы.
- Туда побежал, туда! – кричал главный егерь района.
Они построились цепью и как гончие загонящие зайца полезли в лес.
Я побежал.
- Вот он!
Они все побежали за мной.
Я не знал дороги и леса. У меня была дурацкая большая спортивная сумка в руках. И у меня висел левый палец ноги, не позволяя мне бежать.
Меня легко обошли. Пока я преодолевал овраг меня на выходе уже ждали.
- Хули бегаешь?
- Доигрался, чмо.
- Заставил нас за тобой бегать! - кричала майор госнарконтроля, в своем светлом длинном платье в облипочку, которая наглядно демонстрировала ее спортивную фигуру или вернее, фигуристую спортсменку (эх, а я был в нее влюблен когда то).
Я задыхался. Но почему то был счастлив. Как будто попал прямо в звериное логово, пропахшее кровью, ужасом и эндорфинами радости, вышедшими из леса с моими одноклассницами и одноклассниками.
Меня обступили, свалили с ног. Вырвали из рук сумку.
- Посмотрите, может у него там женская юбка! – кричала главный экономист города.
Они вынули из моей сумки мои вещи и разбросали по сторонам. Рассердились, что не нашли женских вещей.
- Раздевайся! Сука! Жопа! Раздевайся!
Меня пинали до тех пор пока я не встал и не стал раздеваться перед глазами моих одноклассников и одноклассниц. Девушки снимали все действие на телефоны.
Я попробовал было возмутиться, чтобы не снимали, но капитан Росгвардии продемонстрировал всем свой отработанный удар.
Пока порванный в лохмотья в районе живота я падал - складывался как тетрис, моя сущность шлёпнулась на голую задницу в черных кружевных чулках, и тоненько, по-детски, заскулила.
Это был малосвязный скулёж боли, заглушенный полным изумлением со стороны.
- Как это ты?! Чем? Как? Братуха…Как так можно… Научишь?
Массивная подошва модного ботинка размашистым боковым ударом, с явным сожалением о своем промахе, пронеслась мимо моих зубов, сцеживая кровь с рассечённых губ на зеленую траву вместе с пузырящейся слюнями красной жижей.
Когда они увидели мои груди, то очень обрадовались!
- Операцию сделал, урод!
- Пидорас вонючий!
- Это же сиськи!
- Алёна, а у него сиськи больше чем у тебя!
- Фууу! Позорище!!!
- Убьем козла!
- Весь класс позорит!
Я оправдывался, что груди сами такие, что нет же никаких следов операции.
- Так ты женские гормоны принимал, сука!
- Надо зачморить уебона!
- Да! Зачморить! Выебите его! – визжали майор и капитан госнаркоконтроля
- Бутылкой его в жопу! - вынесла вердикт главный бухгалтер города
- Жопу в жопу! – сострил главный егерь района.
На мое счастье, они не нашли бутылку. Долго искали вокруг не нашли и уже хотели воткнуть какую то ветку от деревья.
Я просил их не делать этого. Говорил что у меня была операция в анусе, что мне там зашили. Зря, конечно я это сказал.
- Ему жопу порвали!
- Давайте ему кличку поменяем тогда!
- Порванная Жопа!
- Рваная Жопа!
- Жопа, покажи жопу!
- Да! Покажи как выглядить зашитая жопа!
Я отказался. Меня голого катали по земле и били ногами. Девушки старались бить сверху вниз норовя поцарапать каблуками.
Наконец, на меня навалились, прижали к земле и стали раздвигать мои ягодицы руками.
Острая разрывающая боль в попе не стихала ни на секунду.
- Глянь-те! У него жопа выбрита!
- А еще обманывал нас, врал что он не пидор!
Краем глаза я заметил как одноклассницы стоят рядом и снимают всё происходящее на свои айфоны последней модели.
- Улыбочку! – смеялись надо мной.
- На память, - послышалось сзади.
Они ушли обратно праздновать встречу одноклассников. Я остался лежать голым в лесу. Потом через минут 5 (или через час) встал, оделся, собрал в сумку свои вещи, разбросанные на траве.
Остатками левого носка я привязал свой большой палец к указательному пальцу ноги. Так по крайней мере можно было идти, не боясь наступить на свой палец.
Шел я долго, прихрамывая, в боку болело при каждом движении. Вышел на дорогу к городу. Думал, что дойду до города и сегодня же уеду. Я ошибся.
Меня остановил патруль полиции. Оно и понятно, я же был избитый, хромающий, окровавленный, босой и пьяный. И вдобавок еще и неместный.
Я же уехал отсюда лет 20 назад и местные меня уже не знали.
Меня отвезли в городской отдел полиции.
Тихо, безлюдно, как и бывает возле провинциальных отделов полиции. Лишний раз попусту никто не подойдёт. Не то что внутрь, да и на саму улицу где расположен отдел.
Меня обшмонали, сумку отобрали, телефон тоже и повели куда то.
Я думал что будут сейчас спрашивать. Или позовут врача. Или допрашивать.
Но меня почему то сразу заперли в обьезянник.
Туда я вошёл под грохот большого ключа, открывавшего «рельсовый» замок металлической двери-решетки.
В обьезяннике ничего не было, даже скамейки. Я пытался лечь на каменный пол. Но избитое тело болело (позже найдут что сломано одно ребро).
Я ворочался всю ночь. Хотелось пить.
На завтра была суббота. Пришел дежурный и стал составлять протокол. Я все честно и рассказал, что приехал на встречу одноклассников и меня там избили. Про лес, конечно, не рассказал.
В итоге, наряд поехал прямо туда в лагерь отдыха и постепенно весь отдел наполнился моими возмущенными и пьяными одноклассниками и одноклассницами. Все они грозились меня убить, закопать, зачморить, повесить, сжечь и скинуть пепел в уличный туалет. Кричали прямо при сотрудниках полиции, что мне тут не жить. Кто то даже зашел внутрь и пнул меня при всех. Все козыряли своими должностями. Ближе к 14 часам со всех них взяли показания и отпустили. Они отправились дальше праздновать.
А меня повезли в местную больницу где мне наложили швы на лоб, почистили рану на ногу, перевязали, и констатировали закрытый перелом ребра справа. И множество «ушибов мягких тканей» по всему телу. И разрыв сухожилия левой ноги, надо было сшивать. НО не у них. Сказали что у них чего то там нету.
Привезли обратно в полицию и снова заперли в обьезянник. Я даже не знаю в качестве кого меня там держали. Не кормили и пить не давали. Я там в обьезяннике провел три ночи (в ночь с пятницы на субботу, с субботы на воскресенье, с воскресенья на понедельник).
В понедельник после 10 часов утра меня вызвал обладающий властью, сидящий в кабинете №301, в звании подполковника и велел мне переписать мое заявление.
Что я выпил, ушел сам из лагеря и по дороге попался к каким то незнакомым людям, которые у меня попросили закурить.
Мне показали показания моих одноклассников в которых все написали, что я напился и ушел сам.
И показали мне показания и тех ДВУХ моих учителей, заслуженных работников образования, которые написали заявления, что уже в торжественном вечере я был пьяный и вел себя вызывающе. И все время падал от выпитого, что даже скатился с лестницы.
И подполковник мне сунул уже заполненный протокол с моими показаниями где мне нужно было поставить только подпись.
У подполковника было почти младенческое лицо с умиляющими припухлостями детсадовского вида, которое сочилось одновременно и подозрением и виноватостью, что ему приходится выполнять такую неприятную для него работу.
Я внезапно увидел как в чистом зеркале того кто сидел напротив меня по ту сторону стола.
Большое дитя с безволосыми, но здоровенными лапами, в промежутках между злодействами он становился, как и многие злодеи, весьма инфантильным. Порой изумляет – как проста, заурядна и слабоумна мыслительная деятельность на досуге! Это изумление в полной мере относилось и к подполковнику, с детства известному во всём своём рабочем районе нашего городка навязчивыми предложениями помочь топить щенят или котят. Если кому нужно избавиться от животины – соседи советуют: зови этого, он это дело страсть как любит.
Но если бы в мелких мурашках наслаждения подполковника я бы попытался найти бездны сатанинских глубин, тайну беззакония – я упёрся бы в серый замурованный тупик. Лестница садизма никуда не вела. Мучить всё живое ему нравилось, что заставляло рвать ноги кузнечикам, топить котят в ведре, отрезать лапки бритвой лягушатам, скармливать бродячим псам мякиш с рыболовным крючком внутри.
Но ни про сатану, ни про ангелов его подполковник ничего не вызнал, да и не стремился. Наслаждения от разрыва любой плоти (кроме собственной) у него соседствовали с довольно убогим, недоразвитым умишком злого, но наивного ребёнка. Он рос – росли и его звания и его жертвы, а ум его не рос.
Как и многим, погоны открыли ему широкий путь к любимому делу, дал садисту найти себя в работе, которую он готов был делать даже бесплатно, как поэт – писать стихи, распирающие душу изнутри.
И лицо у него, как у карапуза: сама королева Виктория бы умилилась. У некоторых недоразвитых бывает такой эффект, младенческая внешность распухает, растягивается, но не смывается годами. И глядит на тебя снизу вверх словно бы целлулоидный пупс! А ещё – такими мастера «Возрождения» рисовали в римских базиликах херувимов.
Но глаза, конечно, другими у купидонов малевали! Детские, как и пухлые щёчки.
