Чхимин вздохнул:
— Да, это очень трудно. К концу дня я частенько дохожу до отчаяния и готов уволиться. Но моей любимой жене нужно дорогое лечение. Она умрёт, если я не буду терпеть.
Дэшэн заткнулся. Просто заткнулся.
В конце концов, каждый сам решает, на что готов ради денег и ради близких. Но сидя рядом с кротко терпящим Чхимином, он ощущал острый стыд за свой пустой мочевой пузырь.
На обед все потянулись в светлую столовую с дорогими деревянными столами, мозаичными витражами и расписной посудой. Дэшэну сообщили, что кормёжка за счёт компании — еда на выбор. Привычных жидких блюд и напитков здесь не подавали — никто бы не выбрал то, что превратится в мочу уже через час и усугубит тягостное испытание. Сотрудники ставили на подносы сухой рис со специями, брали маленькие кусочки мяса или рыбы. И всё. Единицы позарились на соусы или салаты из овощей.
— Не стоит. — Чхимин остановил Дэшэна, когда тот положил на поднос грушу.
Послушав старика, он вернул фрукт обратно. В туалет ему теперь можно будет только через шесть часов, после окончания рабочего дня. Ни к чему делать себе хуже. Фруктов он поест вечером после работы.
Большинство сотрудников за обедом были бодры и веселы — в этот недолгий период малая нужда их не беспокоила. Все галдели о детях, жёнах, ценах на жильё. Мечтали об устроенном будущем: об учёбе сына, о поездке на отдых семьёй, о новой квартире с комнатами для стариков-родителей.
Заработок в “Банеду-корпорейшен” делал этих мужчин настоящими богачами. Дэшэн впервые ел за одним столом с теми, у кого дома были компьютеры, стиральные машины, автомобили, кто летал на самолёте… У этих мужчин были живые горячие жёны, с которыми они могли совокупляться каждый день, когда захочется!
У Дэшэна горели глаза — его уже взяли сюда, он тоже на всё это заработает! Надо всего лишь перебирать полотенца и стараться не замечать резь внизу живота.
***
Серьёзные проблемы начались в шестом часу вечера, когда в животе Дэшэна плескались пять выпитых бутылок газировки — полтора литра жидкости. Давление заколотилось в висках, перед глазами поплыло. Не находя выхода естественным путём, выпитая жидкость изливалась пОтом, потёки щекотали спину под майкой. В мочевом резало так, словно живот пилили тупой пилой. Вверх-вниз, вверх-вниз! О, боги! Как они все терпят так спокойно? Как?!
Дэшэн изнемогал от необходимости держать мышцы сфинктера в напряжении. Он не мог расслабиться ни на секунду, а бесконечные режущие спазмы сгибали его пополам. При этом ему ещё надо было работать, постоянно размахивать руками, отчего многострадальный живот колыхался, и желание ссать доходило до галактических масштабов.
— Крепись, сынок, — подбадривал его Чхимин. — Твой мочевой пузырь способен на большее, чем тебе кажется. Сосредоточься на работе, это отвлекает от тяжести внизу. К вечеру всегда сильнее надобность, чем утром. А ты молодец, терпеливый. Большинство новичков после третьей бутылки бегут в туалет и увольняются. Гордые слишком. А ты уже пять выпил и держишься.
Если ради Сюин надо было забыть о гордости, Дэшэн был согласен. Сумасшедшее желание ссать сделало его словно пьяным. В ушах звенело, было жарко, как в бане, а временами по хребту проходил волнами ледяной озноб. Дэшэн представлял загорелые в поле руки Сюин, её ярко-алый, вспухший от его поцелуев рот, её вздёрнутые в уголках глаза… Её маленькие груди, что просматривались в каплевидном вырезе ципао — он никогда не видел их и только мечтал вжаться в них лицом…
В разрывающийся от мочи живот влип его член, налитый жарким желанием и ссать, и трахать, вбиваться в мягкое, чтобы выбить из себя эту сумасшедшую режущую боль, чтобы распылиться на части — мочой и удовольствием...
— О-о-ох… — шальной от острых мучений Дэшэн боялся даже ёрзать слишком активно — как бы не лопнуть. — Проклятье, я больше не могу, Чхимин! Мне ужасно надо!
Чхимин наклонился в его сторону.
— Сынок, послушай. Если ты не готов ежедневно проявлять сдержанность в деле опорожнения, прямо сейчас иди облегчись и увольняйся. Но если хочешь остаться… Я вижу, как тяжело тебе сейчас. Новички очень страдают без туалета. Но если ты потерпишь так несколько недель, натренируешь мочевой пузырь, вскоре большие количества мочи перестанут доставлять сильные мучения. В этом есть даже некоторое удовольствие. Главное — перетерпеть первые дни, самые трудные. Всё в твоей голове, сынок. Всё зависит от твоего настроя.
Головокружение мешало Дэшэну соображать.
— Я взорвусь, если не… Меня пустят в туалет, если сейчас пойду?
Кроме испарины на лбу и вечно страдальческого лица старик с безразмерным мочевым пузырём никак не выдавал своей чудовищной потребности ссать.
— Пустят, но не советую там показываться, — сказал он поучительно. — Ты продемонстрируешь свою неготовность подчиняться распорядку. Если твоя нужда станет критической, лучше облегчись в штаны. Тебе выпишут штраф 200 долларов за неподобающий вид и вечером накажут уборкой. Зато начальство поймёт, что ради компании ты готов даже на позор…
200 долларов! Дэшэн подсчитал в уме: если он каждый день будет спускать напряжение мочи в штаны — получается, он будет работать даром, а то и останется должен компании. Это не дело.
И обссыкаться при всех, как какой-то пьяница… Какой стыд!
Надо обязательно научиться терпеть. Ведь все терпят, справляются. Он оглянулся на сосредоточенных сотрудников среди гор полотенец и коробок. Их руки заученно мелькали, шуршала бумага этикеток. Наверняка у всех так же резало от напряжения в животе, и моча подступала к уретре. Но они молча и покорно терпели, и только изредка тень страдания ложилась на лица, видимо, когда особенно острый позыв буквально распарывал мочевой пузырь.
— Шесть часов… — Чхимин с сожалеющим видом протянул Дэшэну бутылку лимонада. — Последняя, сынок. Я верю, ты вытерпишь.
Дэшэн смотрел на лимонад, как на нож, которым его хотели убить.
— Нет… Чхимин… Мне ни за что не дотерпеть… И я работать не смогу!
— Дневную норму коробок ты уже сделал. В последний час всем нелегко, от нас многого не требуют. Пей, сынок. Ещё час — и пописаешь. Потерпи.
Двести долларов… Стоили они таких мучений?
Сюин стоила. Его счастливая жизнь, а не прозябание в нищете — определённо стоили.
Давясь и чуть не рыдая, Дэшэн втоптал в себя ещё банку газировки. Звон в голове усилился — а вдруг это инсульт? Из болтовни сотрудников за спиной он слышал, что к цехам “Банеду-корпорейшен” ближе к окончанию рабочего дня регулярно вызывают “скорую”: персонал получал обмороки и сердечные приступы. Хозяина пытались даже привлечь за несоответствующие условия труда, но дело замяли, не найдя нарушений. Работники, мол, сами виноваты, что не пользовались законными перерывами на туалет.
После выпитой бутылки живот каждого сотрудника распирал один литр восемьсот миллилитров газировки. А бедный Чхимин и те самоистязатели, кто не проссался в полдень, держали в себе нереальные одиннадцать банок по триста миллилитров! Больше трёх литров!
Дэшэн боялся даже представить этот объём внутри человека! А жилистый тощий старик-колдун с плотно обтянутым футболкой животом, как на последних месяцах беременности, продолжал складывать полотенца! А ведь утром эта футболка болталась на нём! Лишь дрожащие от напряжения, притиснутые к бокам табурета бёдра и сжатые в куриную гузку губы выдавали его колоссальное напряжение.
Работа в цеху застопорилась. Сотрудники отчаянно потели и вертелись на табуретах, охали, тёрли ладонями бёдра, массировали почки. Острейшая, безумная, ощутимая каждой клеткой тела нужда в ссанье висела над цехом. Умолкли разговоры, не слышно было шороха этикеток — работать продолжали единицы самых стойких, включая Чхимина. Остальные напрягали все свои возможности, выжимали последние резервы из измученных тел, чтобы выстоять, вытерпеть этот последний, самый мучительный час рабочего дня. Чтобы несмотря на отчаянные корчи и боль, ни в коем случае не позволить себе ссать.
И именно теперь, когда нужда в ссанье у каждого сотрудника достигла пика, на балкончик над цехом впервые за день вышел сам господин Банеду. Дэшэн видел его на фото — блестящее лицо с идеальной кожей, безупречная причёска волос к волосу, раздобревшее тело в строгом костюме. За спиной господина Банеду уважительно склонили головы двое подручных — оба явно мечтали справить надобность в туалете, виляли задом, мелко приседали на месте, стиснув ноги.
Через прутья открытого балкончика Дэшэн видел, что третий подручный, дрожа всем телом от той же, терзающей всех муки, встал на колени перед господином Банеду и, застыв в поклоне, поднял вверх руки с белым полотенцем — руки тоже тряслись.
— Терпи, сынок, — шепнул Дэшэну Чхимин, который явно боялся начальства. — Изо всех сил. Не вздумай бежать в туалет или обмочиться — уволят сразу.
Дэшэн в горячей агонии впился пальцами в стол до хруста. Низ живота будто тыкали охапкой ножей разом — глубоко, до лопаток. Казалось, если коснуться, натянутый как барабан мочевой пузырь пойдёт трещинами от давления изнутри. Дэшэн сопел, как лось, шипел, боялся даже слюну проглотить, лишь бы не добавлять ещё влаги к уже проглоченному.
Мозг в панике бился в голове, заставляя немедленно, срочно, СЕЙЧАС ЖЕ нестись со всех ног к писсуару! В голове прокручивалось до бесконечности самое соблазнительное на свете кино: вот он торопливо несётся, хватаясь за мошонку, тридцать шагов вдоль цеха, поворот, дверь туалета, сияющий белизной писсуар манит его шорохом смываемой воды, он достаёт член и… о, боги, он умрёт, если не поссыт сию же секунду!
