– Шлюха! – Глухое сдавленное ругательство прошипело над моим ухом, и удары ладони, теперь редкие, но неизмеримо более сильные, возобновили ненадолго остановленную экзекуцию.
Я попыталась отстраниться от костистых пальцев, занявших незаконное место в моем девственном ротике, но они уже не желали покидать его и, более того, стремились вглубь меня, к моему горлу.
– Соси, шлюшка, соси лучше. – Моисей Яковлевич находился сбоку от меня и, продолжая истязать мою попу, завороженно смотрел, как его пальцы орудуют между моих мокрых от слез розовых губок.
И я продолжила сосать. Наверное, очень неумело двигала языком между твердых костяшек его пальцев, засасывала их вглубь своего ротика и обнимала их как можно мягче губками, когда они заходили в меня почти целиком и кололи ногтями в мягкие ткани моего горлышка. Либо удары стали слабее, либо я была настолько возбуждена, что перестала чувствовать боль. Остались только возбуждение и наслаждение. Слюна стекала по моему подбородку, а по бедрам тонкими ручейками сбежала уже не одна капелька сочащейся из меня смазки.
– Зоинька. – Надломленный голос Моисея Яковлевича вывел меня из забытья. Я открыла глаза и увидела… увидела его член. Над спущенными без поддержки ремня брюками сильно кривился вбок большой сморщенный ствол, а под ним в многочисленных завитках коротких седых волосков бесформенным пластом свисала его мошонка. Мое дыхание остановилось. К такому зрелищу я была абсолютно не готова. Моисей Яковлевич смотрел на меня расширенными зрачками выкатившихся глаз с испугом и мольбой одновременно. Я поняла, чего он хочет.
Выпустила изо рта ослабшие пальцы и придвинулась лицом к нависающему надо мной половому органу. Член вздрогнул, а мошонка как будто сдулась, сплющилась, и два проступивших через бугристую кожу яичка неожиданно подпрыгнули вверх. Я взглянула в глаза Моисею Яковлевичу, но тот не двигался, словно застывшая статуя. Приблизилась губками к мякоти члена, не зная за что взяться, и мои ноздри втянули в себя тяжелый густой запах.
Не решаясь сразу прикоснуться к члену, я облизала пересохшие от волнения губы и, глубоко вдыхая в себя крепкий мужской дух, потянулась вверх. Моисей Яковлевич ожил, засуетился и, проминая коленями нашу с Аароном скрипучую супружескую постель, переместился напротив моего лица. Его член, раскачивавшийся из стороны в сторону, теперь кренился в мою сторону, и я рассмотрела такую близкую от меня светлую головку, нацелившуюся прямо между моих распухших от слез губок.
Я еще раз опасливо взглянула в парализованное лицо Моисея Яковлевича. За его остекленевшими зрачками метались тени безумия. Я приоткрыла ротик и прикоснулась губами к головке члена. Сверху послышалось шумное дыхание, но я могла видеть только нервно раздувающийся округлый живот под рубахой свекра, и поэтому закрыла глаза. Мягкая и податливая плоть, чуть подрагивающая в моем ротике, казалось, таяла, овеваемая моим горячим дыханием. Я обхватила ее немного сильнее, как при долгом нежном поцелуе, и ощутила ее трепет, ее сладостное биение в ответ на мою ласку.
Головка члена, лежащая во влажных объятиях моих губ, представлялась мне робким и отзывчивым любовником, доверчиво и чутко реагирующим на каждое мое движение. Я шире открыла рот и, не выпуская из него своего пленника, провела кончиком языка вдоль солоноватого ствола и по тонкой уздечке, пока не ощутила крошечное углубление, из которого мне навстречу выступила горькая капелька. Ее терпкий вкус и тяжелый пряный аромат окончательно ввергли мое сознание в пучину сладострастия.
Я не смогла сдержать исполненный вожделения стон и взяла головку целиком в рот. Мой язык, повинуясь теперь только своим инстинктам, но не моей воле, описывал вокруг нее длинные круги. Облизывал основание, где у евреев лишь небольшие лоскутки, оставшиеся после обрезания, ласкал уздечку, накрывал внутренней нежной стороной головку сверху, а затем вновь возвращался к основанию, оставляя за собой след из моей слюны. Иногда мои губки смыкались, и тогда я посасывала пойманную в их влажные объятия головку, будто это была самая сладкая конфета. И слышала, как в глубине моей груди рождается очередной похотливый стон.
И чем дольше я ласкала своего трепетного любовника, чем сильнее я ощущала его ответную пульсацию и наливающуюся крепость, тем больше мне хотелось почувствовать его внутри себя, тем глубже он проскальзывал при каждом напоре моих любвеобильных губ. Я знала, что нужно открывать рот шире, чтобы не оцарапать зубами ранимые ткани мужского органа и старательно разводила губки, прижимала расплющенный мокрый язычок к стволу и насаживалась на этот отвердевший стержень до тех пор, пока не ощущала жаркое давление головки в мое мягкое небо. Потом тесно обхватывала губками член и со всей страстью, с гортанными стонами и постыдным причмокиванием, пыталась всосать его еще глубже. Когда же напор мой истощался, я выпускала из себя мокрый обслюнявленный член, но только для того, чтобы снова наброситься на него жадным похотливым ртом.
Без помощи рук, которым не имела смелости дать воли, я заглатывала член с каждым разом все глубже и глубже. Вспененная слюна стекала с краешков моих губ, и к счастью, я не могла видеть, какой поток заливает мои бедра из ноющей промежности. Все мои чувства в тот момент сконцентрировались в моей ротовой полости, во вкусовых сосочках моего языка, в рецепторах неба, раскрывающегося все сильнее с каждой последующей фрикцией. Я испытывала еще неизведанное мне чувство единения с моим молчаливым, но чувственным любовником, которому хотела отдаться целиком, с этим твердым и упругим органом.
Движения мои начали ускоряться. Ротик принял наиболее удобное положение, чтобы впускать в себя головку, верхняя выставленная уточкой губка мягко накрывала член, расслабленная нижняя губа и язычок скользили вверх-вниз по вздувшейся жиле пениса, обильно смоченное слюной горлышко охотно принимало в себя и сжимало в ласковых тисках твердый ствол. Я насаживалась головой на член Моисея Яковлевича, ни о чем не думая кроме безумного желания сосать. Я сосала с упоением, с бесконечной самоотдачей, наслаждаясь процессом и членом во рту.
Мой ротик, с вывороченными как у профессиональной минетчицы губами, безостановочно нанизывался на мужской стержень, ставший теперь тугим, гладким и блестящим от моей слюны. Лишь изредка я делала короткие паузы, когда мои губки в страстном порыве втягивали в себя головку, а язычок с неистовой скоростью порхал по уздечке и отверстию уретры. А затем я снова насаживалась горлышком на член Моисея Яковлевича, и мои губки еще быстрее скользили по вздувшимся венам его ствола. И протяжные развратные стоны вырывались из моего сдавленного членом горлышка.
Неожиданно мои негромкие постанывания заглушил протяжный, почти звериный рык. Я так испугалась, что не сразу поняла, где находится его источник. Открыла глаза и попыталась отпрянуть от паха Моисея Яковлевича, но тот не дал мне освободиться. Обеими руками он крепко обхватил мою голову и прижал к своему нависающему надо мной животу, вдавил мой нос в жесткие поросли на седом лобке. Некогда нежный и чуткий член скользнул по моему языку по привычной траектории, но не остановился, когда встретил мягкую преграду моей гортани, а грубо рванул дальше, причиняя мне боль и лишая меня всякой возможности дышать.
Я замерла от страха и с ужасом слушала, как меняется тональность дикого рыка, ощущала, как сотрясается в крупных конвульсиях тело Моисея Яковлевича и как раздуваются толстые вены его члена, замершего на мгновение в моем изнасилованном ротике. Но тут же последовал еще один сильный рывок тарана, пробивающего дорогу прямо вглубь моего естества и вжимающий мое заплаканное лицо в курчавый пах мучителя. Затем большая жила члена, лежащая на моем язычке, запульсировала, раздулась до катастрофических размеров, и мое горло обожгла горячая струя спермы.
Слезы брызнули из моих глаз. Но им никогда не сравниться с тем кипящим гейзером, что клокотал в моем горле. За первым толчком последовали второй и третий, а Моисей Яковлевич все не отпускал меня, заставляя давиться его гремучим семенем. Я почувствовала, что в глазах моих темнеет, и я вот-вот потеряю сознание. Может быть, так и случилось, потому что, когда я начала приходить в себя, Моисей Яковлевич уже застегивал ширинку своих брюк, а меня выворачивал неудержимый кашель. Словно утопленница, я освобождала свои легкие от заполнявшей их жидкости. Только из меня выходила не вода, а густой старческий эякулят.
Моисей Яковлевич в спешке покинул мою комнату и хлопнул наружной дверью, даже ничего не сказав мне напоследок. А я еще долго задыхалась и откашливалась, выплевывая после каждого приступа новую порцию мутной спермы.
