На школьном дворе нас встречали родители. Мы обнялись и даже немного всплакнули. Мама с удивлением осмотрела меня: господи, мне кажется, ты ещё повзрослела за этот месяц!? - сказала она. Ох, мама, знала бы ты, КАК я изменилась!
***
Уже вечером, по приезде домой я поняла, как мне не хватает ласковых рук сестры. Тело моё, вкусив два дня ярких наслаждений требовало их снова, подчиняя этому все мои мысли и чувства. Томление было нестерпимым. Сидя тем вечером у телеэкрана, и глядя на героиню, я могла думать только о том, что где-то там, под её пышными юбками скрыт очаг наслаждений. И она тоже, эта девушка, в тишине ночи предается пошлым мыслям, раскидывает ноги и ласкает себя до изнеможения.
Да-да, сама себя! Алёна показала мне, как и куда надо нажимать, когда мы днем ранее обжимались в кустах, недалеко от лагеря. И я ждала только ночи, чтобы, обмирая от страха и предвкушения, целенаправленно извлечь из себя то, что так ловко добывала из меня Алёна. Я боялась только шуметь. В лесу я не сдерживалась, кончала со стонами и криками, немного пугая этим местных сорок. Но именно так мой оргазм был наиболее ярок - без осторожности, совершенно свободный. Дома так шуметь было невозможно. Тем более, когда твоя кровать стоит в проходной комнате, между спальней родителей и кухней.
Надо было быть осторожной. В ту первую ночь я долго собиралась с духом, но желание было слишком велико. Дождавшись, пока в соседней комнате затихнут родители, я завернулась в одеяло, легла на живот и просунула руку к себе в трусы. Моя "девочка" отличалась от маленькой и гладкой промежности Алёны. То ли волосы на лобке были пожёстче, то ли сами губы побольше, но первые прикосновения были непонятными. Ощупывая, я не сразу нашла точки, где возникало удовольствие. Пришлось проверить все складки, прочувствовать вход во влагалище, где нашла источник теплой слизи. Обследуя, даже достала пальцем до перегородки в глубине влагалища, но дальше не сунулась. Клитор, как и показывала Алёна, был в складках между губ. Но если у Алёны это был упругий "прыщик" размером с фасоль, значительно выступающий в венце мягких губок, то мой был на ощупь намного меньше, более плоский, но это ничуть не сказывалось на удовольствии который он, как выяснилось, мог мне приносить.
Постепенно мои движения обретали целенаправленность. Один пальчик, два вместе, вся ладонь, ребро ладони. Всем этим я терла и мяла в ту ночь свою "девочку" под тканью трусов, размазывая слизь по белью. Я беззвучно кричала в подушку, поворачивая лицо, чтобы вздохнуть. Перед глазами летали искры. Достигнув удовольствия, я только распалялась и снова продолжала растирать свою влагу по промежности. Вновь переживала объятия с Алёной, те сказочные ощущения в том душе, чувство неловкости и стыда от открывшейся во мне ненасытной похоти, и снова и снова запускала руки себе между ног и мяла набухшую грудь. Не знаю сколько раз это повторилось, но когда без сил остановилась, то чувствовала себя оглохшей от собственного немого крика, потной от усилий и совершенно опустошенной. Повернувшись на бок, я мгновенно заснула.
Этот стартовый опыт до сих пор возбуждает меня, когда я его вспоминаю. Это уже потом все эти действия стали для меня привычными и отработанными, доведенными до автоматизма. А тогда каждое прикосновение было для меня в новинку, свежее и кристально чувственное. Мой организм перезагружался во взрослый режим, в нем открывались незнакомые двери, за которыми лежали комнаты, наполненные чувственными богатствами, и я как кладоискатель двигалась по своему телу в поисках все новых ощущений.
Было у этих открытий и другие последствия. Например, я совсем иначе стала смотреть на женщин. Они стали интересовать меня в сексуальном плане. Я восхищалась их телом. Грезила, о том, что у них в трусиках - мягкое и влажное. Представляла, как они ласкают себя наедине. С кем спят. И ловила себя на мысли, что мне многие нравятся и заводят. Даже на собственную мать я стала смотреть иначе. Я увидела в ней красивую сексуальную женщину, которую замечают и любят мужчины. Стала понимать, что она чувствует, как женщина, общаясь с ними. И зачем ей долгие периоды уединения в ванной. Все же я была дочь своих родителей, и моя гиперсексуальность явно не была в этом роду первой.
Мастурбация, самоудовлетворение, рукоблудие, ипсация, фингеринг, онанизм! Лично мне нравится "онанизм". Хоть это и про иудейского персонажа-мужчину, но слово волшебное. "Я онанирую", "я - онанистка", "я - злостная онанистка". Звучит? Лично у меня сразу всё мокнет, когда я так про себя думаю.
Для женщин больше используют "мастурбация" или "рукоблудие". "Суходрочка" женщине явно никак не подходит. Лично у меня там совсем не сухо, когда я этим занимаюсь. "Рукоблудие", конечно, с негативным оттенком, типа "блуд" какой-то. А "мастурбация" или "ипсация" - слишком медицинские слова, чтобы вызывать приятные ощущения внизу живота.
Почему я узнала тебя так поздно и как же я жила без тебя?! Не понимаю, как это так долго обходило меня стороной! Тем более, что мои органы оказались для неё просто созданы. Как ещё можно было бы погасить тот пожар, который разожгла во мне сексуальная связь с собственной кузиной?!
Я занималась этим постоянно. Дома, в школе, в подъездах. Постоянно думала об этом, планировала, предвкушала, стремилась к ней, как к глотку воды в жаркой пустыне.
Начинала я ранним утром, если успевала проснуться раньше всех. Только пришла в себя и сразу руку в трусики. Там уже влажно. Несколько полусонных движений пальцем на клиторе лежа на боку, лицом к стене и стиснув зубы, чтобы не застонать и "бабах" - уже пронзённая оргазмом пытаюсь удержать судороги. А через минуту уже бодро вскакиваю с постели! Следующий оргазм - в ванной. Туалет, умывальник, быстро прислониться к стиральной машинке, зажать полотенцем рот. Ловкий палец ныряет в озеро в щелке, набирает слизи между уже разгоряченных губок, переносит смазку на бугорок клитора и трёт, трёт. Новый оргазм, ещё сильнее и ярче. Здесь уже можно дать судорогам хорошенько помучить всё тело. Холодная вода на лицо, перевести дыхание, погасить радость в глазах и вуаля: папа, мама, ваша скромная и примерная дочка в строгом школьном платье и белом передничке готова к школе!
Конечно, белые переднички были только по праздникам, в другие дни - школьная форма: блузка и темная юбка до колен. Остатки пережитого удовольствия в туалете и развратные мысли в голове, создавали во мне ощущение пошлой двойственности: пуританский вид и одежда, и низменное, распущенное нутро. Я немного стыдилась своих мыслей, боялась вновь возникшей своей одержимости, но и наслаждалась ею одновременно. С этим ощущением и шла в школу: сама невинность, "грязная" онанистка дважды кончившая за утро. «Как и большинство девочек вокруг», - почему-то успокаивала себя я. Мне нравилось думать, что мои ровесницы тоже делают это в самых неожиданных местах. Я вглядывалась в их лица и представляла, как они шалят у себя в трусиках дома, в классе, в туалете. От таких фантазий, щеки мои, кажется, постоянно алели, глаза сверкали, а в трусах парило. Ерзания на стуле ещё больше подогревали градус моей сексуальной горячки.
Поэтому на переменах, мне было нужно ещё кончить, чтобы выдержать этот день и не сойти с ума. Благо, что получалось у меня это очень быстро. Не более минуты требовалось мне зайти в кабинку на третьем этаже (единственное место в школе, где они закрывались), справить малую нужду, потом прислонившись к стене и приподняв юбку, запустить руку в трусы и доставить себе удовольствие. Когда мне хотелось быть еще более "падшей", я спускала колготки и трусы до колен, выпячивала таз и смотрела как моя рука порхает над моей горящей желанием «мохнатой» "девочке". Я стояла и представляла, как дверь кабинки распахивается, и кто-то, мальчик или девочка, видит меня в таком положении. И от сознания запретности и пошлости этой картинки, моё удовольствие было еще ярче.
Тяжело было при этом не кричать. Хотелось стонать, орать и биться. Но приходилось держать себя в руках, и я до боли закусывала губу, или руку.
Если ситуация позволяла, я могла кончать на каждой перемене.
Эксперименты приводили меня на чердак в школе, в лаборантскую кабинета химии, в полутемный подвал. Я кончала, закрывшись в кабинетах, оставаясь дежурной, и, даже в раздевалке, среди одежды. Последнее было особенно волнительно и пикантно тем, что меня реально могли застукать, ведь кругом бегали и ходили люди. Я присаживалась на корточки, запустив руку в трусы и, глядя во все глаза перед собой, обмирая от страха и предвкушения, пугливо и быстро теребила "девочку" рукой, представляя себя застигнутой на "месте преступления" старшими ребятами. И тут же кончала, падая на колени, содрогаясь всем телом.
Наскоро облизав сладкие пахучие мною пальцы, я могла теперь продержаться до дома, не отдавшись первому встречному в подворотне (мысли о внезапном насильственном сексе с незнакомцем роились у меня тогда в голове). Я вглядывалась в прохожих и придумывала на понравившихся целые истории. "Вот прошел высокий молодой мужчина, интересно было бы почувствовать его пальцы на себе", "вот навстречу идет девушка – как она целуется?". Уже по дороге домой я снова заводила себя до исступления.
Наша квартира тогда была маленькой, часто мать бывала днём дома, и возможности остаться там наедине со своими жгучими желаниями было у меня не часто. Поэтому я проезжала свой этаж на лифте, выходила на последнем, девятом. Там была лестница на чердак, вполне уединенное место. Я ставила свой рюкзак, садилась на ступеньки и, прислонялась к стене. Чутко, прислушиваясь к шуму в подъезде, я просовывала руку под рейтузы и трусики и могла с перерывами длительно и неспешно ласкать себя, представляя жаркие ласки с понравившимися людьми, придумывая новые пикантные сцены или также заново переживать свой первый опыт с Алёной.
Уставшая, но довольная я приходила домой и забывалась дневным сном. Потом мне удавалось заниматься обычными делами, но вечером снова мечтала уединится, или, на крайний случай, забраться в ванну. Однако вечер был самым неудобным для этого временем. И я ждала отхода ко сну, когда могла, наконец, вернуться к своим экспериментам.
