Вадик повозился, пристраиваясь, и начал тыкать свои членом куда-то девушке в лобок. Ира просунула руку и взяла за член и приставила его пониже, там, где по ощущениям начиналось влагалище. Вадик надавил, и девушка ощутила его тупое и объемное проникновение. Там было влажно и скользко, парень неспешно толкал член все глубже. В момент Ирина почувствовала, как внутри сначала напряглась, а потом порвалась перегородка. После чего член провалился в неё на всю длину, заполнив тело девушки новыми необычными ощущениями. Теперь она по праву стала его женщиной. Теперь он был полностью её, ее муж, её любимый. Она отдавалась ему как это было положено, как это всегда происходило во всём мире и во все времена, и его движения в ней, и её ответное растущее наслаждение, всё это было правильным. Эти раскинутые ноги, эта навалившаяся тяжесть мужчины его тяжелое дыхание над ухом, это единение двух тел. Так было предначертано. Так Пенелопа принимала Одиссея, Помпея встречала из походов Цезаря, так Жозефина отдавалась Наполеону.
Так они стали любовниками. Более того, в глубине души Ира чувствовала себя практически женой. Несмотря на школьный возраст, в её голове, вопрос с суженым был закрыт и даже заново не поднимался.
И всё вроде складывалось как она задумала: школа с медалью, пединститут вне конкурса, любимый, любовь до гроба… Вот-вот он предложит выйти замуж…
Но парень хотел поступить в столицу – там был факультет, который он наметил. Ира поддерживала его, надеялась, что вслед за ним она тоже уедет из родного города. Он поступил. Прощаясь на перроне, он покрывал её заплаканное лицо поцелуями и обещал, что всё будет хорошо», «пару недель, он всё разведает и они оформят перевод». Но прошел семестр, второй. Всё оказалось не так просто. Им надо было быть семьей, чтобы им дали общагу, он так говорил, но медлил и замуж не предлагал: всё было не ко времени, "было много учебы", и он просил "подождать ещё".
Потом он появился на зимних каникулах И опять две недели прошли в постельном режиме. Тогда он уже был не так оптимистичен в их совместных планах, и Ирина, хотя и была рада долгожданной встрече, в глубине души стала понимать, что её любимый отдаляется от неё. Она гнала от себя эти мысли, заталкивала их в самый темный угол, но в темной и душной ночи они снова и снова занимали её голову. Она смотрела на любимое и спокойное лицо суженого и всё больше тревожилась за их совместное будущее.
Последний раз они виделись летом после первого курса. Она встретила его как девушка из армии – радостно соскучившись. Он был на несколько дней, по дороге на практику. Они в открытую жили у них дома, и её мама тихо радовалась, глядя на влюблённую молодежь. Но Вадя в очередной раз попрощался и уехал, уже даже не обещая забрать к себе. А потом окончательно потерялся в столице и жизни, прислав покаянное письмо, в котором сообщил, что не может больше её обманывать, что встретил «ту самую» (коренную москвичку, не иначе!), которая «так напоминает тебя» (вот же сука!).
И даже тогда, в тот самый момент, когда были прочитаны те строки, расставание еще всё не казалось таким уж окончательным и реальным. Был второй курс, ещё все было впереди. Но она как-то сникла, отпустила и потеряла свою путеводную нить и внутреннюю сосредоточенность. Ира лишилась «мужа», а с ним рухнул и весь карточный домик её планов, так старательно возводимый её на зыбком фундаменте отношений.
И её разбитое сердце, кажется, превратилось в обиженный и разочарованный камень.
Новые мужчины сразу вызывали у неё неприятие. Отношения не складывались.
И вот, не успела Ириша моргнуть, как жизнь перекатилась в третий десяток, а у неё кроме работы в школе, подруг по воскресеньям и мамы, больше никого и ничего не было.
Весь её мир ограничился её девичей комнатой, которую она как могла обставила на свой вкус (узкая кровать, рабочий стол, немного музыки, книги и аквариум), дорогой до школы, по запылённым дворам, разбитым дорогам и угрожающим гаражам, и самой работой, одновременно успокаивающей своей определённостью и раздражающей железобетонной стабильностью.
Казалось, «эта роза» больше никогда не зацветёт, а сразу из разряда зелёного молодого побега перейдет с годами в стадию засыхающего увядшего бутона.
Долго эта перспектива её расстраивала. Она боролась с собой. Пыталась строить новые отношения, но как можно верить мужчинам – она не знала.
Но потом Ириша выработала собственную философию. По ней выходило, что семья, мужчины – всё то пережиток, атавизм, «бабское». Казалось, ей уже не нужна была ни семья, ни дети. И жалкие поползновения случайных мужчин неизменно расшибались о ледяную холодность и надменность нашей героини. Бросивший её любимый был у неё первым и единственным мужчиной за прошедшие с тех пор 11 лет.
Нужду по сексу она справляла обычным в таких случаях образом, открыв самоудовлетворение ещё во время долгих расставаний с Вадиком. Это не могло заменить ничего. Это только давало чувство легкости в животе, но не унимало хоть и притупившуюся, но всё же боль и обиду от предательства любимого человека. Она хотела ТЕХ прикосновений, того ощущения единения и обладания, а её пальцы не могли дать ничего подобного. Это было "дело тела", которое регулярно получало свою потребность, и никакой романтики, только облегчение и новое расстройство. Кончая, она часто плакала от жалости к себе и своей жизни. Вадя - Вадя, сука, козёл позорный, сволочь! Даже уже не любя она не мене сильно его ненавидела.
Теперь милующиеся на людях парочки скорее вызывали Ирины раздражение и злость: толку стоять, обниматься, если потом он ей изменит, а она будет воспитывать ребенка одна, - зло, по-старчески, прогнозировала она в таких случаях. Не сдерживала он себя в выражениях и на уроках, красочно описывая печальные исходы любовных страстей, мучающих всех подростков в школе. За что мальчики её боялись, а девочки, те, что по красивей люто ненавидели Иришу за ремарки об их печальной судьбе.
Собственно, неугомонный её язык и стал причиной всех последующих событий, которые произошли в дальнейшем в жизни Ирины.
В её выпускном классе, где она была классным руководителем, романтика хлестала через край. Феромоны сочились из молодых людей, отвлекая от остатков учебы. СМС-ки летали по их телефонам. Всё было написано на лицах этих подрастающих сластолюбцев: любовь и ненависть, романтика и разочарования, интриги и обиды. Бывшие отличницы, вдруг, открывая для себя отношения, срывались в пике и превращались в озабоченных самочек. Плюгавенькие мелкие парнишки, вдруг вытягивались и начинали понимать свою силу над девицами, еще пару лет назад превосходившими их в росте на голову, а в интеллекте на эти же пару лет. Природа брала своё, женщины преждевременно тормозили своё развитие, а мужчины, как бывшие гадкие утята, вдруг превращались в белых лебедей, хозяев жизни.
Иришу это злило. Она чувствовала эту несправедливость. Ей было обидно за этих королев, которые ради мужского хвоста и капельку внимания готовы были поступиться своей гордостью и разрушить своё будущее.
Собственно, буквально это она и донесла Нелли Синицыной, надменной девочке из очень обеспеченной семьи, которая млела от тисканий её коленей соседом по парте вместо того, чтобы работать на уроке. При всём классе рассказала, что та превращается в тупую суку, а её мозг весь вытек у неё между ног. Зло сказала, не подумав. Сказала в сердцах, под смех и улюлюкание её одноклассников и довела ребенка до слёз. Та красная как рак выбежала из класса, а на следующий день вместо неё в школу явился её отец.
Самое обидное было то, что она с этой девочкой дружила, та часто с подружками подходила, спрашивала по материалу, готовилась, пыталась помогать Ире после уроков с тетрадями или оформлением классного уголка. А тут такой непедагогичный поступок с её стороны. Ира осознавала свою вину.
Когда Иришу вызвали к директору на ковер она уже поняла откуда ветер дует.
— Вот, Ирина Михайловна, Семён Валентинович, отец Нелли Синицыной. Очень интересуется по какому вы праву называете её дочь озабоченной сукой. – без обиняков начала директриса разговор.
Напротив неё сидел еще молодой приятный мужчина лет сорока. Он был неброско одет в рубашку и джинсы, но всякие детали, типа шильдика на сорочке, ручке в кармане рубашки, часам на руке и кожаному чехлу телефона на столе перед ним можно было догадаться, что этот человек привык ко всему лучшему и имел для этого средства.
- Все было не так, Галина Германовна, - обращаясь тем не менее глазами к этому мужчине, начала Ирина, - Нелли отвлекалась от уроков и флиртовала со своим соседом, и я только объяснила ей, что, если она будет продолжать в таком духе, всё что ей светит в жизни, это карьера домохозяйки. И мне за неё было обидно. Думаю, её родители должны быть мне благодарны, что я пытаюсь направить её дочь в конструктивное русло развития её карьеры. А не жаловаться, - выразительно посмотрев на мужчину закончила Ирина.
- Девочка плачет второй день и не хочет возвращаться в школу. Она опозорена, по её словам. Семён Валентинович хотел бы разрешить вопрос и недоразумение. Чтобы вы принесли извинения ему и его дочери. Девочка растет без мамы и ей тяжело даются подобные конфликты, - продолжила директриса.
Мужчина молчал. Ирина растеряно переводила взгляд то на него, то на директрису. Она была уязвлена и начинала заводится. Но была уже не маленькой девочкой и загасила свою праведную ярость в зародыше, вернув себе спокойствие размеренным дыханием:
- Поверьте, Семен Валентинович, у меня и в мыслях не было оскорблять или унижать вашу дочь. Она умная способная девочка, мы дружим, и мне было просто обидно, что она в угоду своим гормонам совсем перестала учиться. Это скажется на её дальнейшей карьере, если таковая еще возможна с таким темпераментом. – начала оправдываться Ириша.
