Это было испытание не из легких. Уже первый шаг дался мне с трудом, я чуть не подвернула ногу. Но мне хватило ловкости и везения продефилировать через всю гостиную, сохраняя на лице пренебрежительную улыбку и надменный взгляд. Моисей Яковлевич не сводил завороженных глаз с моих бедер, где поблескивала светлая кожа между складками юбки и ажурными резинками чулок. Он скрючился на диване, пригнул голову книзу, выпятил вперед бороду, отчего стал казаться смешным карликом у длиннющих ног Белоснежки.
– Зоинька, я еще кое-что приготовил для тебя. – Он потянулся ко второму бумажному пакету. – Подойди ко мне, золотце мое.
Я сделала несколько шагов по направлению к дивану.
– Повернись ко мне спинкой.
Я повиновалась. Всем тылом я теперь ощущала, как в тишине гостиной ощупывают меня воспаленные старческие глаза. Но через несколько долгих секунд вновь зашелестела бумага, и сиплое дыхание Моисея Яковлевича оказалось возле моего уха. Еще мгновение и лента черной ткани накрыла мои глаза, а длинные проворные пальцы затягивали ее в узел у меня на затылке. К этому я была совершенно не готова. Лишившись зрительной опоры, я почувствовала, что теряю равновесие и вот-вот упаду со своих раскачивающихся ходулей.
– Опустись на коленочки, милая. – Вероятно, предвидя мое неминуемое падение, Моисей Яковлевич одной рукой поддержал меня за локоть, а другой надавил на плечо, вынуждая принять требуемую позу без возражений. – Зоинька, какая ты умница.
Чужие пальцы еще раз поправили ленту, погрузившую меня в непроницаемую тьму, а затем прямо возле своего лица я услышала характерное побрякивание пряжки ремня. Что сейчас будет? Снова порка? Или он, наконец, трахнет меня? Перед моим лицом его член? Кровь отлила от моих рук и ног, чтобы собраться где-то внизу живота и наполнить упругой полнотой мои половые губки. Вместе с пропажей зрения я вдруг ощутила острую нехватку воздуха. Дыхание, до этого спокойное и размеренное, утратило ритм, и моя грудь высоко вздымалась, силясь вобрать в себя разом испарившийся куда-то кислород.
Еще через несколько мгновений я с ужасом почувствовала, как вокруг моей шеи жестким обручем стягивается кожаная петля. Он ведь не задушит меня? Инстинктивно я потянулась пальцами к наброшенному на меня аркану, но ремень, плотно перехвативший мою шею, грубо потащил меня вперед, заставив выставить руки перед собой и упасть на них. Я оказалась на четвереньках в кромешной темноте. Колени и ладони ощущали шершавую поверхность паласа, слух старался улавливать все звуки, а мозг лихорадочно строил догадки, какой вызов ожидает меня дальше.
Ведомая поводком, я ползла на четвереньках по ковру гостиной, пока натяжение ремня не вынудило меня вновь приподняться, но лишь для того, чтобы подвести меня к журнальному столику и уложить на него животом и грудью. Как только я попыталась поправить сдавливающий горло ошейник, Моисей Яковлевич тут же схватил мои руки, завел их мне за спину, и я услышала резкий звук отрываемого скотча. Я и не помышляла сопротивляться, и уже совсем скоро мои запястья оказались туго примотаны друг другу, а свекор грузно сопел надо мной, будто только что поборол дикого зверя.
Когда он, наконец, отдышался, я снова почувствовала, как кожаная удавка тянет шею вверх, вынуждая меня приподняться с журнального столика и встать на колени, хотя без помощи рук сделать это было совсем не просто. Тогда я в первый раз застонала. Тут же у себя над ухом я услышала заботливый шепот Моисея Яковлевича:
– Зоинька, тебе больно?
– Да!
– Прости, сладкая моя. Сейчас тебе будет хорошо.
Длинные пальцы Моисея Яковлевича забегали по моей шее, задвигали пряжку, и давление ремня понемногу ослабло. Я начала сглатывать застоявшуюся в горле слюну, уже ощущая, как подбирается к нему комок слез.
– Зоинька, тебе трудно дышать? Давай расстегнем пару пуговичек.
Я почувствовала, как эти же пальцы скользнули вниз и засуетились на моей груди, углубляя и без того чрезмерно открытое декольте. Затем они покинули меня, и до моего слуха вновь долетел шелест бумажного пакета. Несколько секунд напряженной тишины и что-то твердое неожиданно сжало мой сосок. Я помню каждую миллисекунду этого непередаваемого ощущения, нарастающего с катастрофической скоростью. Болезненное давление, острая вспышка боли, еще больнее, когда думаешь, что больнее уже быть не может, ноющий спазм, заставляющий выгибаться и выть долгое «у-у-у-у».
– Потерпи, маленькая, тебе понравится. – Садистский голос с ненужными увещеваниями, когда тебя кидает приплясывать на коленях от разливающейся по всему телу ломоты.
И затем такой же жесткий укус во второй сосок. Мой протяжный стон взбирается на две октавы выше. Боль, расходящаяся из сосков, как из двух очагов страдания, интерферирует в разных уголках меня, пульсирует, отражается от кожи и вновь уходит вглубь. Я чувствую, как Моисей Яковлевич дует на мои соски, выгибаюсь, выставляя грудь навстречу его губам, потому что так капельку легче переносить эту муку.
– Зоинька, ложись на животик. – Немилосердный ремень потянул мою шею вниз.
Я покорно последовала за ним, нагибаясь вперед всем корпусом, но в последний момент, увлекаемая ошейником, не удержала равновесие и почти упала на журнальный столик. Зажимы на моих сосках звонко ударились о столешницу, но боль к тому моменту уже перерождалась в глубокое и тягучее томление, и лишнее воздействие отозвалось во мне таким же неспешным и насыщенным эхом. Тем не менее, пытаясь пощадить свою измученную грудь, я, насколько позволяли силы, выгнула спинку, задрала кверху голову и перенесла вес туловища на живот.
Позади себя я услышала движение. А затем что-то мягкое несколько раз толкнуло меня в колени, заставляя расставить ноги шире. Я знала, что крошечная вульгарная юбка не способна даже отчасти прикрыть мою выставленную на обозрение попу. Единственной защитой служили мне мои простенькие беленькие трусики, и теперь я ощущала, как мужские руки стягивают их с меня, медленно, но неотвратимо. И как неохотно отлипает их влажная ткань от моих набухших соком половых губок.
– Какая же ты мокренькая.
Непристойный комментарий Моисея Яковлевича, произнесенный осипшим надтреснутым голосом, попал в самый эпицентр моего стыда. Я попыталась свести ноги, но в следующий же миг грубая сила вновь широко развела мои колени, натянув между ними спущенные трусики.
– Болит попа? – Очевидно, свекор рассматривал следы, оставшиеся после вчерашней порки.
– Болит!
– Зато как сладко ты кончила. – Источник похотливого шепота приближался к моему уху.
Я почувствовала, как кровь прилила к лицу. Он специально унижает меня? Но мне ведь и без того ужасно стыдно.
– Хочешь еще кончить?
Правильного ответа на этот вопрос не было, и я затихла. Раздалось знакомое шуршание бумажного пакета, а затем что-то прохладное и неживое коснулось моей незащищенной киски. Моисей Яковлевич тяжело дышал, как я поняла, сосредоточившись на этом неизвестном мне предмете. Я попробовала пошевелить связанными руками, но высвободиться из пут липкой ленты не было ни малейшего шанса. Ненадолго утихнувшая боль в сосках стала постепенно нарастать. Мне понадобилось дополнительное напряжение быстро иссякающих сил, чтобы оторвать измученную зажимами грудь от полированной столешницы.
И вдруг сотрясающие вибрации вбуравились в нежную плоть моей раскрытой промежности. Лишь секундой позже моих ушей достиг мерный рокот заработавшего моторчика. А вибрирующий предмет к тому времени уже двигался вдоль моих половых губок сверху вниз, заставляя их расходиться в стороны и посылая вглубь меня свою быструю мелкую дробь. Я чувствовала, как он скользит в моем раскрывшемся мокром бутоне и как его немилосердные колебания приводят в трепет складочки моих мягких губок, не знавших еще такого обращения. А потом пульсации спустились еще ниже, туда, где в розовых одеяниях томился мой внутренний предатель. Я не выдержала и протяжно застонала.
– Хочешь кончить? – Злорадный голос истязателя тут же вверг меня в новую пучину стыда.
Вибрирующий предмет закружился вокруг моего клитора, как стервятник над обреченным воином. Моя киска изливала потоки смазки, чтобы потушить разгорающийся костер, но все было напрасно. Отозвавшись на механическую вибрацию и войдя с ней в единый ритм, мой клитор посылал теперь собственные импульсы, наполняющие электричеством каждую клеточку моего тела и туманящие мой рассудок. Мелкая дрожь охватила меня, и я услышала, как звенят зажимы на моих сосках, ритмично ударяясь о гладкую поверхность журнального столика. А потом я услышала собственный стон, долгий, протяжный, неподвластный мне.
– Хочешь кончить?
– Да!
– Знаю, что хочешь, маленькая распутница.
– Я не… – Мой голос оборвался от усилившегося давления вибрирующего предмета, а глаза мои закатились под непроницаемой черной лентой.
– Ты именно такая. Похотливая бесстыдница. – Моисей Яковлевич боролся с отдышкой и запинался, но, очевидно, унижать меня ему доставляло огромное удовольствие. – Кто еще будет так стонать на весь дом? Каждую ночь! Родительский дом!
– Я не… – Его орудие вдавилось в меня с беспощадной силой, превращая постыдное удовольствие в изощренную пытку.
– И Тамара туда же. Наслушалась твоих воплей. Приключений захотела. Я не знал, что впускаю в дом шлюху. Маленькая блудница. Нравится тебе, потаскушка?
Последнее оскорбление заглушил звонкий шлепок, обжегший мою еще не оправившуюся после вчерашней порки попу. Я вскрикнула. И тут же получила симметричный удар по другой ягодице. Вибрирующий предмет немного сбавил свой яростный напор и принялся кругами размазывать по промежности мои обильные выделения.
