Да, в этом крестьянском захолустье никто не оценит прелести ее тела, образованность и утонченную любовную игру. Просто пьяные сыновья хозяина будут валять ее на соломе, больно мять груди, дергать за соски, похоть свою тешить. А попробуй она охнуть от боли, сразу выпорют. Потом начнут ее подминать и подросшие внуки хозяина, но, сохрани Великая Матерь, не обрюхатят. Зачем терять рабу, раба денег стоит. Так и угаснет ее нездешняя красота между скотным двором и похотливыми мужиками. Возможно, шла она с робкой надеждой. Ожидала, что сильный Воин будет к ней добр. Сильные люди часто добры. Оценит ее изощренное умение и даст ей ребенка. Тогда станет она свободной. Самой младшей и бесправной в этом роду, но свободной.
Так, или примерно так думал я, разглядывая Елену. Погладил я ее по голове и, не спеша, уложил животом на постель. Вытянула руки вперед, голову на бок повернула, чтобы видеть своего господина. От плеч спина прогибается к талии, волной поднимается попа и снова спад бедер. Поглядеть одно удовольствие. Скользит моя рука по этим волнам. Задержалась ладонь на попке и та приподнимается, сама подставляется под руку. Груди ее к постели телом прижаты. Только я попытался до титьки добраться, Елена неуловимым движением чуть повернулась и легла ее грудь мне на ладонь. Так и держу ее - одной рукой за попу, другой за титю. Вроде и не шевелится, а трется о мои руки и задом и грудью. Из какого же она Заморья, где рабынь такому искусству любви обучают?
Вдруг возникло дикое желание дернуть ее вверх, поставить раком и грубо отиметь во все дырки. Но этот зверь во мне утих так же быстро, как проснулся. Осторожно перевернул женщину животом вверх и приник губами к ее соскам. Спину выгнула Елена, груди выставляет, а сама мои волосы ерошит и гладит. Другой рукой по спине пробежала, нажала на какие то точки. И будто третья рука уже трогает мои ягодицы и к мошонке подбирается. Наконец, добрались ее руки до моего члена, который после всех событий вставать никак не хотел. Кисти Елены уже огрубели на крестьянской работе, но действуют удивительно нежно. Копошатся подо мной Еленины пальцы, крайнюю плоть отодвинули потом в промежности, в самом корне члена стали массировать. Одновременно она плечами шевелит и к моим губам то один, то другой сосок подставляет.
И вдруг налился мой член небывалой силой, даже в яйцах щекотно стало. Стоит как кол, как стальной клинок. Переместился я между ног Елены, которые услужливо согнулись в коленях и открыли путь к заветному женскому месту. Вошел в нее как по маслу. И закачалось тело рабыни в такт моим движениям. Двигает поясницей, попой, ляжками, руками меня гладит, и что-то на ухо шепчет. Не могу понять что, но очень ласковое. А в голове моей рычит мысль "никому не отдам, что угодно сделаю, но заберу ее с собой из этой глухой дыры". А сам в это время двигаюсь в ней и никак насытиться не могу. Это был какой-то пир плоти, заветная мечта любого мужчины.
Елена, рабыня.
Пришлый воин был моей последней надеждой. Из этой лесной стране затерянных поселений убежать невозможно. В дремучих лесах нечего делать без лука, топора огнива. А кто их даст рабыне? Нужно умение ночевать в мороз у костра, переходить болота, охотиться. Неумелый погибнет от голода, утонет в болоте или его разорвут хищные звери.
Среди этих лесных земледельцев не помогает мое искусство. Их не интересует умение лечить травами. Они полагаются на знахаря-арабуя, который живет за дальним болотом. Его вызывают к заболевшему сородичу или недужного несут в его избушку. Знахарь помогает редко. Самый плохой лекарь Элаи много искуснее этого арабуя. Потому, сплошь и рядом, женщины умирают во время родов, дети летом погибают от поноса и никто не может правильно сложить сломанные кости. Но так они жили всегда и не допускают мысли, что может быть иначе.
От меня требуют другого, но я так и не научилась ткать, косить траву и метать сено. С трудом освоила прядение, но нитка получается неровной. В результате подзатыльники за нерадивость от хозяйки. На прополке льна и репы руки саднит от колючих сорняков, болит спина от работы в наклоненном положении. Дважды я предвидела пожары и один раз большое наводнение, но кто станет слушать рабыню?
Невежественные мужики насиловали мое тело, распростертое в сарае. Первым был сам Медведко. Спину кололи острые соломинки, я задыхалась под тяжестью его громадного туши. И шел от него омерзительный смрад, несмотря на частое посещение бани. Где уж тут я могла показать искусство любви. Он не ласкал мое тело, просто удовлетворял похоть, но не потерял разума и излил семя на мой живот. Владельцы рабынь не допускали их беременности. Иначе, по древнему обычаю, родившая рабыня получала свободу и могла уйти их поселения. Это на словах, а на деле, куда ей идти? Оберегая для себя животы рабынь, хозяева круглый год держали мужчин-рабов на дальних пастбищах, не допускали их в поселение. Усадебных же рабов холостили еще в детстве.
Медведко встал с меня и молча ушел прежде, чем я сомкнула ноги. За ним, в скором времени, моим телом воспользовались все его сыновья. Но я им не понравилась. К их услугам были крепконогие, широкозадые рабыни-словенки, выражавшие под хозяином свою радость громким визгом. Рассудив здраво, Медведко определил меня скотницей, которая должна доить коров и задавать им корм.
Мужчины меня больше не трогали, но их заменили подростки. Они еще не способны были изнасиловать безответную рабыню, но практиковались на мне в изучении устройства женского тела. Какая гадость!
Проклятый город Элай! Как может в этом мире защитить себя женщина, за плечами которой не стоит мужчина с мечом или право гражданки сильного полиса? Первый же полупьяный нищий завладел мной. Он был гражданином Элая! Сорвал с меня всю одежду в поисках клейма на теле. Еще хорошо, что я сопротивлялась недостаточно сильно, иначе он бы меня искалечил. Клейма он не обнаружил, значит, нет опасности появления законного хозяина его добычи. Никто не предъявит ему обвинения в воровстве. Поскольку, он обнаружил меня на берегу залива, то разумно предположил, что его добыча спаслась вплавь с погибшего корабля.
Нищий гражданин великого города надел а меня ошейник из куска веревки и голую повел на городской торг. Рабов всегда продают голыми. Торговец дал за меня сумму, достаточную, чтобы он мог напиться до поросячьего визга. Новый хозяин, прежде всего, меня выпорол. Не за какую то вину, а в знак его власти надо мной.
Потом начался детальный осмотр приобретенного товара. Меня нагнули, заставив взяться руками за щиколотки, раздвинули нежные лепестки малых губ. Разочарование наступило сразу - я была НЕ девственница! Таким образом, моя цена уменьшалась в два раза.
Мне грозила страшная опасность - меня могли заклеймить каленым железом. Клеймо ставили на разных местах: на плече полевым рабам, на попе рабам для дома и, наконец, предназначенным для любовных утех прижигали лобок, даже не побрив его. Отросшие волосики почти скрывали клеймо, и оно не портило "товарный вид" тела. Но клейменого раба по законам Элая невозможно продать. Клеймо навсегда связывает раба и его хозяина. А купец хотел меня продать.
