- Ай! - вскричала Наташка.
- Чего ты там? - спросила тетя.
- Об стул ударилась. Не видно ничего!
- Сейчас...
Тетя быстро наклонилась ко мне и поцеловала.
- Спи, Горюшко, спи...
Потом, в одном из писем через интернет, Наталья мне призналась, что ударилась специально, чтобы позвать тетю. На что, я ей ответил: в ту ночь я заснул, как только губы тети прислонились к моим.
Утро выдалось пасмурным. Погода в Сибири меняется быстро, за одну ночь из лета мы окунулись в осень. С реки, пригибая ветви деревьев, дул холодный ветер, а на окно накрапывал мелкий моросящий дождик. Проснулся я с ощущением, что проспал до вечера, так обычно бывает, когда на улице мерзопакостно, - сыро и слякотно. Я даже обрадовался, что из-за плохой погоды дед не приехал.
На спинке стула, на котором вчера стояла лампа, висели отглаженные брюки с накинутой сверху рубашкой и на сидушке лежали новые трусы, носки. Около стула стояли начищенные до блеска туфли.
"Дед еще не приехал, но пока и не вечер. То бы тетя парадный наряд уже прибрала" , - грустно вздохнул я.
Пахло чем-то сдобным, и было тепло. Даже жарко от затопленной печи.
В комнату заглянула тетя, раскачивая большой начиненный горячими углями утюг, она проговорила:
- Проснулся? Дуй в туалет - сапоги на крыльце, с раннего утра моросит, развезло. Умывайся и одевайся...
Тетя была в халате мелкими васильками по ситцевой ткани. Праздник обнаженного тела закончился, сменился обычными буднями за одну ночь, как и погода на дворе.
- А Наташка где? - потягиваясь, спросил я.
- Красится. Я ей свою тушь, помаду дала...
Я соскочил и, по привычке, голым, побежал на двор. На крыльце нашел сапоги и заскользил по грязи в деревянный домик с вырезанным сердечком.
Умываться не пришлось. Вернулся я весь мокрый.
- Горе ты мое! - всплеснула руками тетя, - там же плащ-палатка висит! У входа на вешалке!
Тетя уже погладила выходное платье - шелковое, красного цвета, надела, но увидев меня, мокрого, дрожащего, быстро его сняла, чтобы не замочить. В беленьких трусиках без бюстгальтера, она подхватила большое банное полотенце и стала меня обтирать насухо, уделив моему скукожившемуся от холода "отличию" особое внимание. Растерла, разогрела.
- Ладно, хоть не оделся, - присев и вытирая мне ноги, проворчала она. - Вторых брюк-то, глаженных, нет.
"Отличие" дернулось, выросло и поднялось. Тетя посмотрела на него. Пауза. Медленно подняла глаза к моему лицу с вопросом. Ее рука, еще раз огладила "отличие" полотенцем...
- Тетя, а где иголки лежат? Ресницы раздели... - спросила Наташка, но, увидев нас, не договорила.
- В комоде возьми, Наташ, - ответила тетя, не поворачиваясь к ней.
- Пусть сам себе подрочит: - найдя шкатулку в верхнем ящике комода, бросила Наташка, удаляясь обратно в комнату тети.
Видно в данный момент, процесс нанесения макияжа, для Наташки был куда важнее моего возбужденного "отличия" и тетиного взгляда, обращенного ко мне с вопросом. В момент нанесения почти ритуального окраса на глаза, щеки, губы, женщины забывают обо всем на свете, в том числе и о мужчинах. В самом деле, не могут же они думать о нас всегда!
Мы остались с тетей наедине.
- Скоро уже приедут, Горюшко - проговорила она. - Иди в свою комнату и сам. Если что, я тебя прикрою, ты не бойся, не прислушивайся... иди хороший...
Я покачал головой в знак того, что не хочу - сам.
Так ответить, наверное, мне позволила та маленькая капелька, что пробилась влажным пятнышком на тетиных белоснежных трусиках. Женщины не зря называю вульву предательницей. Она беззастенчиво их выдает, так и случилось с тетей. Ее взгляд говорил мне одно, а пятнышко нашептывало совсем другое.
Тетя опустила глаза, проследив, куда же я смотрю, и увидела. Улыбнулась.
- Совсем мужчиной стал. Не скроишь от тебя. Пошли...
Тетя потянула меня в мою комнату, прихватив с собой и платье.
- Вы куда? - выглянула из-за штор в комнату тети Наташка.
Желание побыть наедине - это я погорячился. Вот, Наташка! Неймется ей! Подумал я тогда.
- Мы сейчас, Наташ, - обернувшись, ответила тетя.
- Как будто дел у нас больше нет! - снова фыркнула она.
- Наташ, я обижусь: - ответила тетя. - Это в последний раз...
Наташка присмирела, тетя имела на нее влияние, о котором я и не мечтал. Она как-то помялась и неожиданно произнесла:
- Я здесь посижу, у окна. Если отец ехать будет - крикну. Только вы быстрее.
В ее глазах была ревность, но она ее пересилила, пересилила любовью. Да, многому нам еще нужно учиться у женщин, даже если они девушки и им шестнадцать лет.
Тетя откинула тюль и глазами повелела мне ложиться и подождать. Через проем, я видел, как она подошла к Наташке, обняла и поцеловала в губы.
Наташка помогла ей снять трусики. Это было так возбуждающе. Наташка присела, ее музыкальные пальчики проникли за резинку и, медленно оголяя тетины ягодицы, потянули трусики вниз. Тетя приподняла одну ногу, вторую, и они остались в ее руках.
- Ты не сердишься? - спросила Наташка.
- Что ты, Наташ! . .
- Иди...
Тетя вошла в комнату и, огибая меня, закинула ногу на кровать.
Набухшие, влажные половые губы раскрылись и она села ими на мое отличие от девчонок. "Отличие" прижалось к животу, половые губы обхватили головку, и тетя начала водить ими по стволу, словно это была ее ладонь.
Нет, это было куда лучше даже ее ладони! Большими половыми губами, тетя играла с "отличием" , от лобка доходя до головки, окунала ее в себя глубже, терлась об нее клитором. Головка выпрыгивала на свободу, и она снова проходила вульвой к лобку, ее набухший бугорок скользил по "отличию". Тетя двигалась ритмично, ее ягодицы были плотно прижаты к моим ногам, спина выгнута, голова закинута вверх. Пальцы играли с набухшими сосками на вскинутой груди.
- Тетя, едут! - услышал я.
Наташка не протяжно заверещала, как Фимка из небезызвестного фильма "Формула любви". Сказала спокойно, даже тихо. В ней уже проснулась женщина, понимающая, что кричать в такой момент не следует.
Тетя посмотрела в мои глаза, ее зрачки расширились, одним движением она впустила меня в себя. От обхватившего меня жара плотного кольца, "отличие" стало изливаться. Неторопливо дождавшись, когда я, пульсируя в сладости, перестану толкать в нее свое желание, она прижалась, ко мне грудью и шепнула:
- Спасибо тебе, Горюшко. За все, все спасибо...
Когда дед с отцом Наташки и моим заходили в дом, скидывали сапоги и брезентовые дождевики. Мы с Наташкой встречали их по обе стороны обнимающей нас тети. На мне были отутюженные брюки, рубашка, застегнутая на все пуговки под самый ворот, начищенные туфли, которые и были нужны тогда в Сибири, только для парада перед гостями. Наташка с желтеньком платье, а тетя в красном - выходном.
- И мой отец приехал? - спросил я тетю...
- Да... Разве я тебе не говорила? . .
Она улыбнулась и прижала меня к себе.
Отец приехал немного раньше времени, так получилось, и забрал меня домой. С тетей мы больше не виделись. Вскоре дед умер, и она покинула лесничество. Снова уйдя к родичам матери. Когда я служил в армии, она прислала мне письмо. "Здравствуй, Горюшко..." , так оно начиналось, дальше было много, много ласковых добрых слов на восьми страницах. На письме не было обратного адреса. Тетя знала обо мне все, а я о ней ничего. Письмо было последней ступенью моего возмужания, благодаря тете, я преодолел и ее. Стал мужчиной и пошел дальше...
