Для Ирины это означало ещё одно унижение и мучение. Несмотря на уверения легалистов в отсутствии у неё теперь статуса и достоинства человека, Ирина продолжала оставаться молодой и привлекательной женщиной. Которая отныне должна была везде быть полуголой, причём с обнажённой попой и половыми органами. Её бесправный статус говорящей вещи не помогал в этой ситуации её стыдливости, и Ирина постоянно ловила на себе жадные похотливые взгляды проходящих мимо мужчин и подростков.
Статус вещи, собственности Степановой Светланы Александровны давал ей некоторую защиту в том смысле, что право собственности Степановой предполагало исключение возможности пользования ею другими людьми без разрешения на то хозяйки - и нарушивший мог получить от Степановой иск о компенсации неосновательного сбережения от пользования её вещью без разрешения. Но это не мешало встреченным ею в уединённом месте мужчинам облапать Ирину. Бесправная раба не могла и подумать о сопротивлении - любой ущерб, причинённый рабыней свободному человеку карался не смертью даже, а уничтожением пришедшей в негодность, опасной в эксплуатации вещи, и ей оставалось только терпеливо, прикусив губу, ждать, когда очередной сластолюбец получит от её тела то малое удовлетворение, которое было ему доступно не нарушая закона, сделавшего тело Ирины объектом исключительного права Степановой.
Прислуживать гостям хозяйки тоже было мучительно и стыдно. Ни сама хозяйка, ни её гости ничуть и нимало не смущались находившихся тут же полуголых рабынь, иногда обсуждая их тела, поведение, достоинства самым откровенным образом, так что не только новенькая Ирина, но и привыкшая уже к рабству, сменившая нескольких хозяев Мурка, и подобострастная, сжившаяся со своей ролью вещи Вита, краснели о опускали глаза, испытывая мучительный стыд.
Любой гость в доме хозяйки для любой из рабынь был господином, и его приказ имел почти таку же силу, как и приказ хозяйки. Зная об этом, гости не стеснялись своих желаний, пользуясь рабынями так, как им этого в данный момент хотелось. Лишившись статуса человека, рабыня переходила в класс вещей, а кто же будет стесняться вещи? Поэтому иногда Ирине приходилось делать такие вещи, о которых она потом мучительно старалась забыть, но память не позволяла ей этого, и она плакала в девичьей в подушку от этих стыдных и страшных воспоминаний.
Этой участи не избегала ни одна рабыня в доме, и как-то, войдя на кухню, Ирина увидела повариху Елизавету - степенную женщину уже в возрасте, крепкую и статную, единственную из рабынь Степановой, сохранившей по какой-то причине полное имя, покорно стоящей нагнувшись, пока какой-то подросток, пришедший к хозяйке вместе с родителями, пыхтя и отдуваясь, долбил её в зад. Кончив, он брезгливо бросил обесчещенной рабыне: "Почисти!" , и указал на свой член. Встав перед ним на колени, та ответила: "Слушаюсь, господин" , и хотела было протереть член салфеткой, но получила крепкую пощёчину от своего мучителя. "Ртом, ртом своим, дура!" выкрикнул мальчишка. Елизавета виновато улыбнулась, взяла его член в рот, и, преданно глядя на мальчонку снизу вверх, начала ласково и нежно водить по нему языком и губами.
К счастью для Ирины, парень не обратил на ещё одну появившуюся в поле его зрения вещь внимания, поглощённый процессом, и та смогла, взяв то, что было нужно, как можно тише и осторожнее, выскользнуть наружу.
Если гостям что-то не нравилось в работе рабынь, то они, нимало не мешкая, тут же или приказывали им принести розгу, которой нещадно пороли женщин за самый маленький проступок, или же приказывали рабыне получить порку от домоправительницы, если самим мараться с бестолковой девкой было неохота.
