Эта самая попа и была в ту Новогоднюю ночь перед Ваниными глазами. С неукротимым задором юности колыхаясь вверх-вниз, это подлинное произведение искусства подмигивало Ване то и дело образующимися неглубокими ямочками, белые нежные полусферы то чуть сдвигались, то раздвигались, то сжимались, то разжимались... ах, до чего это было восхитительное зрелище! Нет-нет, Ваня, глядя на Серегину попу, совсем ничего такого не думал - чтобы конкретно и с явной голубизной... он любовался попой, её движением и ритмом совершенно бескорыстно, потирая через брюки рвущегося в настоящий бой своего горячего петушка, и когда Серега, как-то странно всхлипнув, вдруг неожиданно замер и, поднимаясь, посмотрел на Ваню посветлевшим бездонным взглядом, Ваня замирающим сердцем понял: пора!"Дырка уже разъебана... но ничего, еще можно. Давай!" - услышал Ваня напутствие своего более опытного друга и, Сереге невольно подражая, таким же точно решительным рывком приспустил штаны с себя. Ах, как сделалось вдруг у Вани на сердце тревожно и сладко! Ноги спящей Раисы, беспробудно уставшей на празднике жизни, были раздвинуты, гостеприимно разведены, и между ними Ваня увидел черный всклокоченный бугорок, звавший его в запредельные дали... Я буду скакать по холмам задремавшей Отчизны... - совершенно не к месту вдруг почему-то вспомнилась Ване прекрасная строчка прекрасного поэта, и он, то есть Ваня, продолжая невольно подражать своему закадычному другу Сереге, мешком повалился на всхрапывающую Раису...
И здесь случился с Ваней конфуз... нет-нет, ничего страшного не случилось - такое встречается сплошь и рядом по причине избыточного ожидания, и только очень непросвещенным молодым рыцарям начинает сразу казаться, что заминка у врат долгожданного рая, наконец-то для них открывшиеся и даже гостеприимно распахнувшиеся, имеет непреодолимое и по этой причине судьбоносное значение... всё, конечно, не так! - и тем не менее, это все-таки был конфуз. Подражая Сереге, а может быть, уже действуя инстинктивно самостоятельно, Ваня упал на Раису и, приподняв свою юную и хотя - в общем и целом - симпатичную, но вполне заурядную попку, тут же сунул между животами руку, чтоб показать своему петушку дорогу, ведущую к храму, как вдруг почувствовал, как там, между раздвинутыми Раисиными ногами, все мокро и скользко... и Ваня, вдруг передернувшись от невольно и внезапно охватившей его брезгливости, в недоумении замер, - Ване вдруг удивительным и даже непостижимым образом стало противно... "Ну, ты еби пока, жарь... а я еще кого-нибудь позову. Хватит тебе двадцать минут?" - вопросительным предложением уже деловито уточнил закадычный друг, по душевной своей доброте готовый сделать приятное всему миру. "Хватит", - не думая, отозвался Ваня, и не увидел, а услышал, как дверь за ним снаружи захлопнулась - в замочной скважине дважды проскрежетал ключ. Так вот, о конфузе... трудно сказать, что именно не понравилось петушку - то ли он вдруг вообразил, что для первого раза, для боевого крещения, мог бы Ваня выбрать поле сражения и поприличнее, то ли по молодости он почувствовал неуверенность в конкуренции с теми, кто уже вспахивал эти отнюдь не целинные земли, то ли он просто устал в пути своего ожидания, как устает преодолевший многие тяготы путник, изнеможенно падая, когда до желанной цели остается какой-то шаг, - словом, трудно сказать, что петушку не понравилось, а только он неожиданно сник, напрочь отказывая Ване в его искреннем стремлении овладеть прелестями посапывающей под ним беспробудной труженицы. Растерялся ли Ваня? Конечно, он растерялся. Да и кто бы не растерялся, когда долгожданная цель была под ним, а он ничего не мог сделать, - став на колени, Ваня на все лады поднимал петушка, встряхивал, тискал его и гладил, напоминая, как все получалось у них в ходе бесчисленных тренировок, и как они оба об этом мечтали - сотни раз, стоя под душем или лёжа в постели, стоя в туалете или сидя за письменным столом... нет, петушок не отзывался! Ваня хотел, а он не хотел - и, прикинувшись недееспособным, он глумливо болтался из стороны в сторону, тщетно потрясаемый Ваниными руками, торопливо пытающимися восстановить status quo, - все было тщетно. И Ваня... Ваня вдруг понял, что все напрасно - что сегодня, наверное, не его день. Хорошо, что труженица спала, - не ведая, какая драма разыгрывается над ней, Раиса посапывала, раздвинув ноги, и из ее полуоткрытого грота, поросшего редким диким кустарником, вытекала, сочась, животворящая влага Сереги, и влага Ромика, бывшего перед Серегой, и влага еще бог знает кого, кто был перед Ромиком, не посчитав себя вправе отказываться от удовольствия на этом веселом празднике жизни... бля, хорошо, что Сереги нет, - подумал Ваня, не без некоторого сожаления вставая с ложа, так и не сделавшего в эту прекрасную Новогоднюю ночь его, Ваню, мужчиной - не лишившего его девственности... и здесь, наверное, можно было бы смело сказать, что Ваня остался мальчиком, если бы слово "мальчик" не употреблялось одновременно в совершенно иных - веселых - контекстах. Остается только добавить, что Ваня успел встать вовремя, потому что в замочной скважине вдруг снова проскрежетал ключ, и Серега, приоткрыв дверь, просунул в комнату голову: "Ну, как ты здесь? Кончил?" "Кончил", - в ответ отозвался Ваня ложно бодрым голосом, стоя к Сереге задом - застегивая штаны. "Давай, заходи! На тебе ключ... отдашь его Ромику", - услышал Ваня Серегин голос и, повернувшись, увидел, как в комнату входит, сменяя его у станка наслаждений, очередной пилигрим, жаждущий то ли познания, то ли привычного совокупления...
Надо ли говорить, что первого января, уже дома, когда Ваня под вечер проснулся и пошел в душ, его петушок, как ни в чем ни бывало, тут же напомнил о себе, резво и уверенно выпрямившись во весь петушиный рост! Надо ли говорить, что Ваня, чуть изумленный таким коварством и такой наглостью, вгорячах обозвал петушка "пидарасом", для выражения пущего неудовольствия употребив это грубое простонародное слово, когда-то довольно популярное и чуть ли не единственное, обозначающее представителей альтернативных наклонностей, а ныне вытесненное на обочину жизни и употребляемое лишь полуграмотными и по этой причине сексуально неудовлетворенными агрессивными детьми пыльных городских окраин да еще в районах, безнадежно удаленных от магистральных путей цивилизации!"Пидарас!" - с чувством проговорил Ваня, глядя сверху вниз на задорно торчащего, как ни в чем ни бывало, своего петушка... но надо ли говорить, мой читатель, что, имея доброе сердце, Ваня не мог обижаться долго? И уже через пару минут они помирились, и Ваня, стоя под душем, опять ублажал петушка ладонью, привычно сжатой в горячий кулак, и когда подошло петушиное время, он, петушок, словно в знак благодарности за Ванину незлобивость выстрелил так жизнеутверждающе мощно, что Ванина сперма, фонтанируя, оказалась на кафельной стенке; впрочем, сперму свою Ваня с кафельной стенки тут же смыл, продолжая еще какое-то время по инерции думать о Серегиной попе, во всей своей безупречной красе беспечно и даже маняще обнажившейся перед его, Ваниными, глазами на празднике жизни - в студенческом общежитии, что расположено на улице Заря Демократии...
Надо ли еще говорить о Серегиной попе? Я думаю: надо. Собственно, о самой попе можно говорить еще и еще, с дикостью первобытного грека восхищаясь её неоспоримой грацией и элегантностью, но я еще несколько слов скажу не о попе как таковой, а о Ване, который после незабываемой встречи Нового года стал о попе Серёгиной думать... Нет-нет, остынь, нетерпеливый мой читатель, уже успевший привычно решить, что Ваня после того Новогоднего праздника определился в своих сексуальных пристрастиях и что пристрастия эти мгновенно приобрели неоспоримый голубой оттенок! Опять-таки все не так просто в нашей истории, то есть истории сказочной, и мы можем лишь позавидовать тем многочисленным авторам, которым посчастливилось поведать миру истории более простые и внятные, не замутненные неправдоподобно избыточной сказочностью главных и неглавных действующих лиц, как это происходит в истории нашей... Недавно мне посчастливилось прочитать такой с фотографической точностью запечатленный миг: "Женя с размаху вошел в Олега одним мощным толчком, и хотя член у Жени был двадцать пять сантиметра в длину, а для Олега это было впервые, оба они закричала от наслаждения, прокатившегося по их телам... " - и я, прочитав это, тут же подумал: вот она, правда жизни! Двадцать пять сантиметров! Двадцать пять - не больше и не меньше, и при этом - "для Олега это было впервые", но Олег... "оба они закричала от наслаждения, прокатившегося по их телам... ", - так Олег, поди, как сторона принимающая, кричал даже громче... громче кричал от наслаждения, прокатившегося по его телу! Ах, мой читатель, нам бы такой безоблачный случай - и Ваня, шестнадцатилетний студент технического колледжа, уже был бы счастлив, с чувством нарастающего неземного блаженства овладевая во всех отношениях прекрасной попой своего закадычного друга! А почему, собственно, нет - почему всего такого не могло бы случиться? Разве не мог бы Серёга, в череде своих побед-приключений над юными биксами из вполне здорового, не замутненного комплексами любопытства сделать шаг в сторону от магистрального своего направления, и - попробовать, скажем, с Ваней? Мог бы... конечно, мог бы! - в реальной жизни такое встречается сплошь и рядом! Так нет же, нет! - в нашей сказочной истории всё не так просто - не так, как у людей... а впрочем, я вот о чем подумал: всё просто и быстро бывает в историях одиноких стареющих авторов, раз или два соприкоснувшихся на заре своей юности с голубой лунной любовью и потом упорно и много об этом думавших, - им, не сумевшим по жизни любви этой бесстрашно отдаться и ею упиться, невольно хочется снова и снова вспоминать, как всё это было когда-то, и как всё это было легко и просто... и еще всё легко и просто бывает у авторов юных, по простоте неокрепшей своей души искренне верящих, что так, собственно, оно и должно быть, как они это видят своим воспаленным горячим сердцем, одиноко тоскующим по любви, - им кажется, что у них, сочиняющих свои истории, еще всё впереди, и они, поправимо юные, с жаром воображают на своих бессонных мониторах, выдавая мечту за действительность, как всё это легко и просто у них когда-нибудь будет... и тогда мы в первом абзаце читаем о встрече двух неизменно красивых юношей, из второго абзаца мы узнает, что они уже все-всё друг про друга с первого взгляда поняли, в третьем абзаце каждый автор в меру своих художественных способностей с жаром описывает, как молодые люди сливаются, словно Платоновы половинки, в неизбежном соитии душ и тел, испытывая божественную незабываемую сладость от первого проникновения обязательно большого, фантастически большого фаллоса, а четвертый абзац - завершающий happy end, где оба героя реалистично счастливы, - мечта сбылась на бумаге либо на мониторе, и стало немного легче многострадальному сердцу... Ах, как хочется, хочется счастья... что скрывать! И для себя, и для героев своих историй, ибо эти герои, в сущности, мы и есть: одни - пишущие, другие - читающие... ну, а кто же еще? Конечно, мы - одинокие мечтатели, не лишенные некоторого воображения и потому жаждущие окунуться на какое-то время в короткие и внятные истории, где всё происходит с реалистичной лёгкостью и документальной быстротой... и разве не хочется мне поскорее увидеть счастливым Ваню? Разве не хочется мне хотя бы одним глазком побыстрее взглянуть-подсмотреть, как не во сне, а наяву юный симпатичный Ваня целует не менее симпатичную Серегину попу, и как оба они, бабник Серёга и девственник Ваня, при этом неисправимо счастливы? Хочется, мой читатель, еще как хочется... хочется в этой стремительно ускользающей жизни историй простых и внятных, бесконечно реалистичных, как сама жизнь! Но... если говорить честно, я даже ещё пока не знаю, будет ли Ваня ее, Серёгину попу, целовать... и будет ли он, этот Ваня, в обозримом будущем вообще кого-нибудь целовать, и если будет он целовать, то кого именно: девочку или мальчика... да и будет ли он вообще счастлив? У нас, мой читатель, сказка, и мы - ты и я - только следуем вслед за событиями, происходящими в городе N, и даже не в городе N, а в одной самой что ни на есть обычной семье, проживающей в этом самом что ни на есть сказочном городе, - мы только следуем за событиями, и всё, что от нас требуется - это терпение. Так вот, о попе...
