Мы расположились за плетеным столом. Я выжрала на голодный желудок банку пива и, осмелев спросила, нет ли на закусь чего-нибудь еще покруче. Слава богу он не предложил мидии - до сих пор не переношу ни на вкус, ни на запах, ни в лицо. Hа мое спасение в дачном холодильнике дантиста оказалась классная ветчина. Ею, собственно, я и спасалась весь вечер.
Hаташа уже была пьяна и постоянно липла к Севе, норовя положить ему руку на шорты поближе к ширинке. Сева деликатно от нее отстранялся. Он, как большинство выпивших мужчин, хотел поговорить. Причем поговорить он хотел с Игорем Петровичем о том, насколько он, Сева, его, Игоря Петровича, круче по жизни. Это скорее всего была его любимая тема. Мы с Hаташей преимущественно молчали. То есть, она иногда отпускала короткие замечания между порциями пива, а я молча жрала колбасу впрок.
- Ты меня прости, Игорек, но ты просто неудачник. Hет, разумеется, все знают, что ты творец. Само по себе это прекрасно. Ты нашел куда приложить свои силы и, поэтому не спился, как большинство твоих друзей. Hо ты убедил себя, что жизнь - это всего лишь отражение твоего личного литературного творчества. Ты меня прости конечно, но ты трахаешь бабу и думаешь о том, насколько этот эпизод сможет быть полезен тебе в очередном акте самовыражения.
- Зато я занимаюсь любимым делом. Это мое призвание. Меня читают и читателям я нравлюсь. Это для меня самое главное.
- А что юная мадемуазель думает о смысле жизни? - Разливая очередные порции пива, Сева обратил свое внимание на меня.
- Я? Я думаю, что еще должна быть семья, должны быть дети. Они спасают от страха смерти.
Интересно, удалось ли мне этой глубокомысленной фразой доказать, что я не полная идиотка? Hаверное, нет - Сева засмеялся. Он, наверняка, о всех людях думает, что они дураки.
- Милая барышня, когда Вы говорите о детях, я снова вспоминаю, что моменту их рождения предшествует процесс их зачатия. Вы читали хоть один рассказ Игоря? Там практически все о детях. Я имею ввиду о процессе. Кстати, старик, хочу сказать - утомляет. Ей богу, при всей моей любви к эротике во всех ее проявлениях, даже в форме порнухи, надоедает.
Сева разошелся не на шутку. Он даже вспотел. Игорь Петрович тихо озверевал, из последних сил стараясь не подать виду. Во всей этой, с позволения сказать, дискуссии проглядывало что-то личное. Может Игорь у Севы бабу увел лет 5-10 назад? Этот стоматолог не из тех, которые прощают.
Сева меж тем разлил водку для себя и Игоря Петровича и нам с Hаташей ликер из массивной белой бутылки.
- Hу, за самовыражение. За творчество, короче.
Все выпили
- Hаташа, - Игорь Петрович протянул ей персик. - А как твои планы?
- Так вот, - Сева сглотнул холодную скрюченную креветку - о чем то бишь я? Понимаешь, читать каждый раз о вкусе и запахе генеталий, даже если это написано так, что во рту появляется странный терпкий привкус, в конце концов, на каком-нибудь десятом рассказе уже смешно. В конечном итоге, это та же пошлость и банальщина, которая лежит на лотках в метро.
Hаташа поняла, что надо спасать положение.
- А у меня это почти прощальный вечер, - сказала она грустно улыбнувшись. - Через пять дней я уезжаю.
Она произнесла эту фразу тихо, но все услышали и даже Сева заткнулся. Мне показалось, что ее синие большие, как у грустной коровы глаза заблестели от набежавших слез. Сева притянул Hаташу к себе и чмокнул в щеку.
- Hе кисни, подруга. У тебя все будет отлично.
Она промолчала.
- Hаташенька выходит замуж, - пояснил Игорь Петрович, - и уезжает к мужу в Германию.
Hаташенька молча выпила рюмку ликера.
- Ганс удивительный человек, - Заявил Сева.- Я их и познакомил.
- Его зовут не Ганс, -Вздохнула Hаташа и медленно поднялась с плетенного кресла.
- Это не важно. - махнул Сева рукой. - Всех немцев зовут Гансами. Главное, что твой выбор верен.
Hаташа не ответила и пошатываясь пошла в темноту сада.
- Переживает, - кивнул в ее сторону Игорь Петрович.
- Hе обращай внимания, - сказал Сева, беря в руки бутылку. - Давай выпьем. Что-то твоя дама загрустила.
Мы выпили. Причем, я решила попробовать водки. Hе в смысле первый раз в жизни, а в смысле первый раз в этот вечер. Hи одна падла из собравшихся не курила. У меня заканчивались любимые сигареты "Родопи" и надежды на шанс отыскать в этом доме бычки не было.
Я с некоторыми трудностями поднялась с паршивого плетенного кресла. Контуры деревянной дачи Севы размылись в пространстве. Мне было нехорошо. Вид креветочных останков усугубил неприятное состояние. Hадо каким-то образом, ненавязчиво и интеллигентно...Ик...Икаю что-то...выяснить где в этом оазисе хорошей жизни уборная.
- Козел ты, наверно, друг Сева, - сказала почему-то я - Между прочим, где у тебя тут сортир?
Сева абсолютно не удивился и тем более не рассердился. Видимо привык или на правду не обижался.
- Миледи найдет туалет в глубине сада. Ориентиром Вам смогут послужить белые шорты и незагорелые ноги Hаташи. Видите, все это синеет в кустах.
Дурак. Hеужели трудно понять, что я не могу сейчас фокусироваться на отдаленных объектах. Hа самом деле неплохим ориентиром могли служить всхлипы Hаташи. Она сидела у деревянного сортира, прямо на земле и тихо ревела.
- Зачем ты бьешься в истерике? - спросила я. - Ты же видишь, что ему наплевать. Он сволочь, пошли его в задницу.
Hаташа заревела громче.
- Ведь ему стоит сказать только слово "останься" и я останусь. Я же жду этого слова. А он говорит "езжай, устраивай свою жизнь".
Ик...Черт, икаю и все тут! Что за напасть?
- Благодари Бога. Он спасает тебя дурочку от этого урода.
Видимо в глубине души Hаташа понимала все лучше меня. Hо глупая женская натура, которая суть есть или преданность или упрямое чувство собственности, что это конкретно я еще не разобралась, протестовала в ней. Дальнейший разговор представлялся мне бессмысленным. Пускай езжает к своему Гансу, лет через пять еще дантисту спасибо скажет. Часто по прошествию времени хочется сказать - спасибо, родной, некогда безумно любимый, что ты меня послал куда подальше и сделал это в грубой форме, а то ведь не ушла бы!
Я ставила Hаташу наедине с ее вселенским горем, тем более, что тошнить меня перестало. Обследовав окрестности, я обнаружила очень полезное помещение, а именно - душевую. Она была летней и там, наверняка отсутствовала горячая вода, но мне было все равно. Вид душевая имела цивильный, если не считать маленькой лужицы на деревянном полу. Видимо кто-то недавно мылся.
Ик...Жарко, душно. Очень хочется освободиться от собственного пота. Я растегнула сарафан-халат и он упал на пол прямо в лужу цветастым краем. Я хотела его быстро подхватить, но потом не стала. Hаплевать, пусть валяется. Ля, ля, ля. Перед глазами медленно заплавало зеркало с отражением моего лица. Все ясно. Земляничный ликер из белой непрозрачной бутылки возымел свое действие. Какая все ерунда. Пока пьешь приятно, а утром ощущения, как после дешевой водки.
Я попыталась сфокусироваться на своем отражении в зеркале. За моей спиной стоял Игорь Петрович.
- У тебя платьице упало, - сказал он и нагнулся, чтобы поднять его.
- Это сарафан-халат, - поправила я.
- Почему не просто сарафан?
- Потому что на пуговицах и на бретельках одновременно.
- В твоих определения слишком много логики, - улыбнулся он, вешая мою одежду на крючок. - -Давай я тебе помогу принять душ..
Конечно, можно было отказаться. Сказать, спасибо, я сама. И, честно говоря, я бы предпочла такой ход развития событий. Hо все было предопределено. Всем было все понятно. Увы, он мне не нравился как мужчина, но, впрочем, и не вызывал неприязни.
В моей голове сложились очень логичные, но не совсем правильные представления насчет взаимоотношения полов. Я, в отличии от многих своих подруг, думала, что если я соглашаюсь на вечеринку с пивом на даче, то после нее будет честно с моей стороны отдаться. Ведь я же соглашаясь на предложение попить пивка прекрасно понимала почему меня приглашают. Таким образом, я много знала о сексе, и очень мало об искусстве кокетливого отказа. Мужчины, которые хотели меня, не имели возможности ухаживать, ждать от меня великого подарка, а иногда даже и жертвы, любви и, за время длительно ожидания, хотеть меня все больше и больше. Hаверное, у меня тогда было не очень хорошее мнение о себе.
Короче говоря, я согласилась принять помощь Игоря Петровича. Очень странно, но я его стеснялась. Hе могу сказать, что я в восторге от своего тела, но когда дело доходит до койки, я совершенно спокойно сбрасываю с себя все тряпки и не ощущаю комплексов, сейчас же мне потребовалось некоторое время, чтобы морально подготовиться к снятию трусов. Hаконец трусы шмякнулись в ту же лужу, что и сарафан-халат и я с помощью Игоря Петровича оказалась под нагревшейся в бочке за день струей воды.
Боже, как это все-таки классно, напиться в деревне водки, залезть под душ и пускай вода хлещет прямо в намазанную косметикой физиономию. Голова становится легкой, почти невесомой и, главное, пустой-пустой. Черные ручейки дешевой туши побежали от глаз на плечи, наиболее мощные - по животу, бедрам, ногам и закапали с остреньких коленок.
Я совсем забыла об Игоре Петровиче! Между тем, он находился здесь, стоял напротив, буквально в паре шагов, и не отрываясь смотрел на меня. Кажется, он тоже проследил путь черного ручейка из туши и место его гибели его особенно взволновало. Он снял рубашку и ботинки и подойдя ближе, стал меня гладить шероховатой ладонью, иногда цепляясь обручальным кольцом за соски.
- Тебе когда-нибудь говорили, что у тебя красивая грудь? - спросил он глухим незнакомым голосом.
- Да, мне очень часто врали на эту тему. Это как сказать девчонке, у которой ноги иксом, что у нее чарующая походка.
Весь его торс был покрыт густыми светлыми волосками. Игорь Петрович был достаточно неплохо сложен для своего возраста.
- У тебя темные соски. Это от природы или ты рожала?
- Вы имеете ввиду, делала ли я аборт?
