Попробовав раз - ем и сейчас! Герои рассказа как-то раз трахнули по очереди в задницу своего друга. Им так понравились эти ощущения, что подобное времяпрепровождение вошло у них в привычку.

Ну вот, наконец, и свершилось! Димка держит в своем рту член своего любимого и яростно отсасывает. Парень старается доставить максимальное удовольствие своему партнеру, ведь это их первый секс.

Два парня уединились наконец-то в одной постели. Но что такое? Почему один не отвечает на ласки другого? Неужели ему неприятно ощущать на своем теле нежные руки друга?

«По вечерам, когда спадала жара, мы играли на школьном дворе в футбол, и никто из пацанов не знал... да, никто - ни один из них! - не ведал, что связывает меня и Димку, какие чувства мы испытываем друг к другу...»

Дорогие читатели! Почти сенсация - публикуем не сиквел и не приквел истории, а выпавшую из-за сложностей переписки с автором середину! Теперь все встает на свои места! В этой части два влюбленных друга впервые попробовали у себя во рту члены друг друга. Ощущения надо сказать новые и неизведанные!

Герой рассказа в свои тридцать с лишним лет до сих пор вспоминает любовь всей своей жизни. Звали ее Саня. Да, именно Саня, а не Александра, ведь возлюбленный его был мужского пола.

«Когда голый Ваня снова возник в комнате, маленький голый Ростик, одиноко сидящий на краю постели, в темпе "быстро-быстро" постигал азы науки юных грёз и одиноких сладостных мечтаний... впрочем, мой прозорливый читатель, науку эту рано или поздно постигают все, и мы об этом уже вскользь говорили.»

Неужели Димка так сегодня и не овладеет упругой попкой Расима? Они уже лежат вдвоем в одной постели, но второй парень совсем не проявляет желания заняться сексом с главным героем.

Артем с гордостью прошел тест на гея - ему удалось кончить несколько раз без помощи рук, пока его жарил в очко опытный гомосексуал по имени Марат.

«А Ваня, оставшись один, к своему сладостному стыду вдруг почувствовал, как его петушок, шевельнувшись, стал бодро приподниматься... Блин! на какой-то миг у Вани мелькнула мысль, что всё это - какая-то не совсем понятная игра, и что игра эта явно зашла слишком далеко... Да, в самом деле: чего он хочет? Чего, собственно, он желает? Искренне наказать младшего брата? Ах, только не это, - тут же подумал Ваня, - не надо так примитивно дурить самого себя! Все эти "наказания" - лишь прикрытие, и нет никакого сомнения, что под видом наказания он хочет отхлопать маленького Ростика по его упруго-мягкой попке, и даже... даже, может быть, не просто отхлопать, а неспешно, с чувством помять, потискать округлые булочки, ощутив своей ласкающей ладонью их бархатистую, возбуждающе нежную податливость... ну, а дальше... дальше-то что?! Ну, помять-потискать, утоляя свой эстетический интерес к этой части тела... а дальше? Что делать, к примеру, с петушком, который пробудился и даже воспламенился, и всё это, нужно думать, явно неспроста? Петушок в самом деле задиристо рвался на свободу, и Ваня, непроизвольно сжав его безнадзорными пальцами через брюки, тут же ощутил, как это бесхитростное прикосновение отозвалось сладким покалыванием между ног... Нет, Ваня, конечно, знал, что может быть дальше в таких сказочных случаях, но, во-первых, знания эти носили сугубо теоретический характер, а во-вторых... во-вторых, маленький Ростик был родным братом, и не просто братом, а братом явно младшим, и здесь уже бедный Ваня был, как говорится, слаб и беспомощен даже теоретически... Конечно, если бы это был не Ростик, а кто-то другой... скажем, Серёга... . да, именно так: если бы вместо Ростика был Серёга, то весь сыр-бор сразу бы переместился в другую плоскость, и совсем другие вопросы могли бы возникнуть, случись подобное... а может, и не было бы никаких вопросов: в конце концов, почему бы и не попробовать? Из чистого, так сказать, любопытства - исключительно по причине любознательности и расширения кругозора... да-да, именно так: исключительно из чувства здорового любопытства, потому что в качестве голубого шестнадцатилетний Ваня себя никак не позиционировал... но опять-таки - всё это могло бы быть с Серёгой, если б Серёга захотел-согласился... но с Ростиком? с младшим братом?! Бедный Ваня вконец запутался, и даже на какой-то миг мысленно и интеллектуально размяк, не зная, что же ему, студенту первого курса технического колледжа, теперь, как говорится, делать... и только один петушок ни в чем ни на секунду не сомневался, - твердый и несгибаемый, как правоверный большевик в эпоху победоносного шествия по всей планете весны человечества, он с молодым задором рвался на свободу, своенравно и совершенно независимо от Ваниных мыслей колом вздымая домашние Ванины брюки...»

«Снова - весна: на перекрёстке, под фонарём, льющим ровный молочный свет, два мальчишки стоят на весеннем ветру и, неотрывно глядя друг другу в глаза, говорят о чём-то малосущественном, совершенно пустом... два мальчишки, стоящие на весеннем ветру, сами не знают, о чем они говорят, - они, опьянённые весной, опьянённые своей шумящей юностью, неотрывно смотрят друг на друга и, чувствуя друг к другу непонятное, сладко волнующее, томящее притяжение, говорят буквально обо всём - говорят и никак не могут наговориться... они говорят и говорят, тут же забывая, о чем они говорят, эти два мальчишки, стоящие под фонарём, и весенний ветер, весело подхватывая, несёт их слова по пустынной улице - уносит слова их прочь...»

«- Я взрослый... я уже большой, и я могу так говорить. Понял? Это во-первых. А во-вторых... - Ваня понял, что, владея двумя языками и в пылу педагогического рвения в этих языках немного запутавшись, он теперь должен сделать обратный перевод, чтобы донести до Ростика то, что он хотел сказать в действительности, а не то, что этот маленький Ростик... "этот бычара по своему дебильному малолетству" с замиранием бестолкового сердца извращенно услышал. - Во-вторых, я хотел тебе сказать, что я буду тебя наказывать... понял? Наказывать за плохое поведение... вот что я хотел тебе сказать! Понял?»

Открыв в себе гомосексуальные наклонности, главные герои рассказа никак не могут остановиться и прервать сладкие минуты страстного секса. Один акт любви у этих самцов сменяется другим и перетекает в третий.

Ну вот парни и остались вдвоем в их простором номере. Один из них задался целью вскрыть, наконец, попку другого. Удаться ли этот маневр герою или анальная целка его друга выстоит?

«Неожиданно Ваня по-детски, совсем по-мальчишески всхлипнул, жадно хватая ртом ускользающий воздух, содрогнулся раз и другой сильнее прежнего - и в то же мгновение, словно разом утратив ко всякому движению свой молодой интерес, обессилено замер, уткнувшись носом Ростику в шею... и в то же, в то же самое мгновение маленький Ростик ощутил-почувствовал, как живот его обожгло невесть откуда взявшейся горячей влагой... и даже не влагой, а целым потоком непонятно какой клейкой жидкости...»

Парень безумно рад - в загородной поездке фортуна смилостивилась и распорядилась так, чтоб наш герой и его тайный возлюбленный поселились в одном номере. Что будут творить парни, когда останутся наедине?

Непросто живется геям в России. Чтоб к тебе нормально относилась общественность, приходится заводить подружку "прикрытие". А то ведь никакого уважения и понимания у публики не получишь.

«- Посмотрим, - чуть помедлив, хитро ответил бесхитростный Ростик и, не удержавшись, тут же лукаво улыбнулся... конечно, Ваня ему, Ростику, сделал больно, и даже очень больно... но ведь это Ваня! И разве можно его, Ванечку, не простить?»

Герою рассказа безумно нравится один знакомый парень. Но что делать, как быть - его любовь безответна. А ведь так хочется попробовать, наконец, своим членом тугую попку своего друга.

«И здесь случился с Ваней конфуз... нет-нет, ничего страшного не случилось - такое встречается сплошь и рядом по причине избыточного ожидания, и только очень непросвещенным молодым рыцарям начинает сразу казаться, что заминка у врат долгожданного рая, наконец-то для них открывшиеся и даже гостеприимно распахнувшиеся, имеет непреодолимое и по этой причине судьбоносное значение... всё, конечно, не так! - и тем не менее, это все-таки был конфуз. Подражая Сереге, а может быть, уже действуя инстинктивно самостоятельно, Ваня упал на Раису и, приподняв свою юную и хотя - в общем и целом - симпатичную, но вполне заурядную попку, тут же сунул между животами руку, чтоб показать своему петушку дорогу, ведущую к храму, как вдруг почувствовал, как там, между раздвинутыми Раисиными ногами, все мокро и скользко... и Ваня, вдруг передернувшись от невольно и внезапно охватившей его брезгливости, в недоумении замер, - Ване вдруг удивительным и даже непостижимым образом стало противно... "Ну, ты еби пока, жарь... а я еще кого-нибудь позову. Хватит тебе двадцать минут?" - вопросительным предложением уже деловито уточнил закадычный друг, по душевной своей доброте готовый сделать приятное всему миру. "Хватит", - не думая, отозвался Ваня, и не увидел, а услышал, как дверь за ним снаружи захлопнулась - в замочной скважине дважды проскрежетал ключ. Так вот, о конфузе... трудно сказать, что именно не понравилось петушку - то ли он вдруг вообразил, что для первого раза, для боевого крещения, мог бы Ваня выбрать поле сражения и поприличнее, то ли по молодости он почувствовал неуверенность в конкуренции с теми, кто уже вспахивал эти отнюдь не целинные земли, то ли он просто устал в пути своего ожидания, как устает преодолевший многие тяготы путник, изнеможенно падая, когда до желанной цели остается какой-то шаг, - словом, трудно сказать, что петушку не понравилось, а только он неожиданно сник, напрочь отказывая Ване в его искреннем стремлении овладеть прелестями посапывающей под ним беспробудной труженицы. Растерялся ли Ваня? Конечно, он растерялся. Да и кто бы не растерялся, когда долгожданная цель была под ним, а он ничего не мог сделать, - став на колени, Ваня на все лады поднимал петушка, встряхивал, тискал его и гладил, напоминая, как все получалось у них в ходе бесчисленных тренировок, и как они оба об этом мечтали - сотни раз, стоя под душем или лёжа в постели, стоя в туалете или сидя за письменным столом... нет, петушок не отзывался! Ваня хотел, а он не хотел - и, прикинувшись недееспособным, он глумливо болтался из стороны в сторону, тщетно потрясаемый Ваниными руками, торопливо пытающимися восстановить status quo, - все было тщетно. И Ваня... Ваня вдруг понял, что все напрасно - что сегодня, наверное, не его день. Хорошо, что труженица спала, - не ведая, какая драма разыгрывается над ней, Раиса посапывала, раздвинув ноги, и из ее полуоткрытого грота, поросшего редким диким кустарником, вытекала, сочась, животворящая влага Сереги, и влага Ромика, бывшего перед Серегой, и влага еще бог знает кого, кто был перед Ромиком, не посчитав себя вправе отказываться от удовольствия на этом веселом празднике жизни... бля, хорошо, что Сереги нет, - подумал Ваня, не без некоторого сожаления вставая с ложа, так и не сделавшего в эту прекрасную Новогоднюю ночь его, Ваню, мужчиной - не лишившего его девственности... и здесь, наверное, можно было бы смело сказать, что Ваня остался мальчиком, если бы слово "мальчик" не употреблялось одновременно в совершенно иных - веселых - контекстах. Остается только добавить, что Ваня успел встать вовремя, потому что в замочной скважине вдруг снова проскрежетал ключ, и Серега, приоткрыв дверь, просунул в комнату голову: "Ну, как ты здесь? Кончил?" "Кончил", - в ответ отозвался Ваня ложно бодрым голосом, стоя к Сереге задом - застегивая штаны. "Давай, заходи! На тебе ключ... отдашь его Ромику", - услышал Ваня Серегин голос и, повернувшись, увидел, как в комнату входит, сменяя его у станка наслаждений, очередной пилигрим, жаждущий то ли познания, то ли привычного совокупления...»

«Захватило у Ростика дух - первый раз он такое видит: большая пиписька торчит напряженно, словно пушка, нацелившись прямо Ване в лоб! А Ваня спит - ничего не знает... вот это да! Неужели и у него, у маленького Ростика, такая пиписька будет, когда он вырастет таким же большим, как Ваня? Протянул Ростик руку... думаю, не нужно, мой затаившийся читатель, говорить, что никакого такого возбуждения, свидетельствующего о нетрадиционных наклонностях, как, впрочем, и вообще никакого возбуждения Ростик в этот момент не испытывал, а все делал исключительно из чувства неодолимого любопытства и неукротимой тяги к познанию... протянул он руку и осторожно прикоснулся к Ваниной пипиське, - спит Ваня - не просыпается... а пиписька горячая... твердая... - погладил Ростик ее осторожно, - Ваня во сне только несколько раз губами сделал так, как будто он, Ваня, целует кого-то... а Ростик, видя, что Ваня не просыпается, совсем осмелел - обхватил пипиську ладошкой и сдвинул невольно с ее верхушечки нежную горячую кожу, обнажив тем самым всю верхнюю часть пиписьки, чем-то напоминающую красивый гриб, полностью... И здесь вдруг случилось то, чего Ростик даже предположить не мог - Ванина горячая пиписька вдруг дернулась в Ростиковой ладошке, застонал Ваня во сне, и в тот же момент из пиписьки упругим фонтанчиком выскочила, словно выстрелила, струйка чего-то - до самого Ваниного подбородка... Перепугался Ростик, и даже не на шутку перепугался - в тот же момент разжал ладошку и руку за спину стремительно спрятал... даже дышать перестал - замер и думает: а ну как Ваня проснется? Откроет Ваня глаза, а одеяло откинуто в сторону, пиписька торчит из трусов, а у Вани по шее стекает какая-то жидкость... лежит бедный Ростик - ни жив ни мертв. Только Ваня спит - не просыпается... "Ну, - думает Ростик, - пронесло, кажется. Нужно еще раз попробовать - за пипиську Ваню потрогать... " Только он так подумал, как Ваня вдруг ногами зашевелил и, что-то во сне пробормотав, отвернулся от Ростика - лег к младшему брату спиной, а спустя еще пару секунд перевернулся во сне совсем на живот, и пиписька Ванина сделалась для Ростика уже совершенно недоступной. Огорчился Ростик, но... что здесь сделаешь? Ничего. И Ростик сам не заметил, как тоже уснул.»

Главный герой, до событий, которые описаны в этом рассказе, всерьез считал себя гетеросексуалом и совсем не задумывался над всякими педо-темами. Однако, после сильного алкогольного опьянения и после ночи проведенной в жарких объятиях мужчины внутри главного героя что-то поменялось.

«И Денис - не дёрнулся... а чего, собственно, было дёргаться - что и кому нужно было доказывать? Секс сам по себе - это нектар, напиток богов, и если судьба или случай наполняют этим пьянящим напитком не общепитовскую посуду, а хрустально поющие бокалы, то... не имевший никаких фобий, Денис не дёрнулся, потому что к концу "карантина" по уши влюбившийся в него Артём был, насколько это было в условиях армейского сосуществования возможно вообще, предупредителен, по-товарищески внимателен и вместе с тем ненавязчив, скупо, но уместно заботлив... а еще, как оказалось, Артём был щедро улыбчив, остроумен, находчив... и ещё он, это Артём, был симпатичен, так что это тоже сыграло свою не последнюю роль в том, что Денис не дёрнулся - в тот момент, когда Артём пошел на сближение, не рванулся от Артёма прочь...»

Сложно скрывать свои гомосексуальные наклонности от друзей и знакомых. Особенно, когда девчонки сами так и липнут к тебе с неприличными вопросами и предложениями. Но мальчики для героя этого рассказа дороже!

Каково будет ваше удивление, когда вы, мужчина в самом расцвете сил, просыпаетесь в незнакомой квартире и чувствуете, что вас сзади обнимает ласковая мужская рука?

«Их роту, роту молодого пополнения, сержанты привели в баню сразу после ужина, и пока они, одинаково стриженые, вмиг ставшие неразличимыми, в тесноте деловито мылись, а потом, получив чистое бельё, в толчее и шуме торопливо одевались, сержанты-командиры были тут же - одетые, они стояли в гулком холодном предбаннике, весело рассматривая голое пополнение, и Денис... вышедший из паром наполненного душевого отделения, голый Денис, случайно глянувший в сторону "своего" сержанта, увидел, как тот медленно скользит внимательно заторможенным взглядом по его ладному, золотисто порозовевшему мокрому телу, еще не успевшему утратить черты юной субтильности, - Денис, которому восемнадцать исполнилось буквально за неделю до призыва, был невысок, строен, и тело его, только-только начинавшее входить в пору своего возмужания, еще хранило в безупречной плавности линий юно привлекательную мальчишескую грациозность, выражавшуюся в угловатой мягкости округлых плеч, в мягкой округлости узких бедёр, в сочно оттопыренных и вместе с тем скульптурно небольших, изящно округлённых ягодицах с едва заметными ямочками-углублениями по бокам - всё это, хорошо сложенное, соразмерно пропорциональное и взятое вместе, самым естественным образом складывалось в странно привлекательную двойственность всей стройной фигуры, при одном взгляде на которую смутное томление мелькало даже у тех, кто в чувствах, направленных на себе подобных, был совершенно неискушен; из коротких, но необыкновенно густых смолянисто-черных волос, ровной горизонтальной линией срезавшихся внизу плоского живота, полуоткрытой головкой свисал книзу вполне приличный, длинный и вместе с тем по-мальчишески утолщенный - на сосиску-валик похожий - член, нежная кожа которого заметно выделялась на фоне живота и ног более сильной пигментацией, - невольно залюбовавшись, симпатичный стройный парень в форме младшего сержанта, стоя на чуть раздвинутых - уверенно, по-хозяйски расставленных - ногах, смотрел на голого, для взгляда абсолютно доступного Дениса медленно скользящим снизу верх взглядом, и во взгляде этом было что-то такое, отчего Денис, невольно смутившись, за мгновение до того, как их взгляды могли бы встретиться, стремительно отвёл глаза в сторону, одновременно с этим быстро поворачиваясь к сержанту спиной - становясь в очередь за получением чистого белья... и пока он стоял в очереди среди других - таких же голых, как он сам - парней, ему казалось, что сержант, стоящий сзади, откровенно рассматривает его - скользит омывающим, обнимающим взглядом по его ногам, по спине, по плечам, по упруго-округлым полусферам упруго-сочных ягодиц, - такое у него, у Дениса, было ощущение; но когда, получив нательное бельё - инстинктивно прикрывая им низ живота, Денис повернулся в ту сторону, где стоял сержант, и, непроизвольно скосив глаза, мимолётно скользнул по лицу сержанта взглядом, тот уже стоял к Денису боком - разговаривал о чем-то с другим сержантом, держа при этом руки в карманах форменных брюк, и Денис, отходя с полученным бельём в сторону, тут же подумал, что, может, и не было никакого сержантского взгляда, с неприкрытым интересом скользящего по его голому телу, - Денис тут же подумал, что, может быть, всё это ему померещилось - показалось-почудилось... ну, в самом деле: с какой стати сержанту - точно такому же, как и он, парню - его, голого парня, рассматривать? - подумал Денис... конечно, пацаны всегда, когда есть возможность, будь то в душевой или, скажем, в туалете, друг у друга обязательно смотрят, но делают они это мимолётно и как бы вскользь, стараясь, чтоб взгляды их, устремляемые на чужие члены, были как можно незаметнее - чтобы непроизвольный и потому вполне закономерный, вполне естественный этот интерес не был истолкован как-то превратно, - именно так всё это понимал не отягощенный сексуальной рефлексией Денис, а потому... потому, по мнению Дениса, сержант никак не мог его, нормального пацана, откровенно рассматривать - лапать-щупать своим взглядом... "показалось", - решил Денис с легкостью человека, никогда особо не углублявшегося в лабиринты сексуальных переживаний; мысль о том, что сержант, такой же точно парень, ничем особым не отличавшийся от других парней, мог на него, обычного парня, конкретно "запасть" - положить глаз, Денису в голову не пришла, и не пришла эта мысль не только потому, что всё вокруг было для Дениса новым, непривычным, отчасти пугающим, так что на всякие вольные домыслы-предположения места ни в голове, ни в душе уже не оставалось, а не пришла эта, в общем-то, не бог весть какая необычная мысль в голову Денису прежде всего потому, что у него, у Дениса, для такой мысли не было ни направленного в эту сторону ума, ни игривой фантазии, ни какого-либо предшествующего, хотя бы мимолетного опыта, от которого он мог бы в своих догадках-предположениях, видя на себе сержантский взгляд, оттолкнуться: ни в детстве, ни в юности Денис ни разу не сталкивался с явно выраженным проявлением однополого интереса в свой адрес, никогда он сам не смотрел на пацанов, своих приятелей-одноклассников, как на желаемый или хотя бы просто возможный объект сексуального удовлетворения, никогда ни о чем подобном он не думал и не помышлял - словом, ничего такого, что хотя бы отчасти напоминало какой-либо однополый интерес, в душе Дениса никогда ни разу не шевелилось, и хотя о таких отношениях вообще и о трахе армейском в частности Денис, как всякий другой современный парень, был наслышан более чем достаточно, применительно к себе подобные отношения Денис считал нереальными - совершенно невозможными, - в том, что всё это, существующее вообще, то есть существующее в принципе, его, обычного парня, никогда не касалось, не касается и касаться в будущем никаким боком не может, Денис был абсолютно уверен, и уверенность эта была не следствием осознанного усвоения привнесённых извне запретов, которые в борьбе с либидо трансформировались бы в четко осознаваемую внутреннюю установку, а уверенность эта, никогда не нуждавшаяся ни в каких умственных усилиях, безмятежно покоилась на тотальном отсутствии какого-либо интереса к однополому сексу как таковому - Денис в этом плане в свои восемнадцать лет был глух, как Бетховен, и слеп, как Гомер, то есть был совершенно безразличен к однополому сексу, еще не зная, что у жизни, которая априори всегда многограннее не только всяких надуманных правил, но и личных жизненных представлений-сценариев, вырабатываемых под воздействием этих самых правил, есть своя, собственным сценарием обусловленная внутренняя логика - свои неписаные правила, и одно из этих объективно существующих правил звучит так: "никогда не говори "никогда".»

«слу-у-шай, а давай приколемся - давай прикинемся, что мы голубые, и - стоя в ожидании автобуса - в предвкушении повторения вчерашнего дня, я буду нежно смотреть на тебя влюблёнными глазами, и ладонь моя как бы непроизвольно и оттого неопровержимо естественно будет скользить сверху вниз по твоей упругой, обтянутой джинсами попке, а ты, приблизив своё лицо к моему, вжимаясь горячей твердостью паха в моё бедро, будешь что-то тихо шептать мне в ответ на мои молчаливые прикосновения, вплетая жаркое своё дыхание в тёплый ветер апрельского вечера, и - упоенные нашей любовью, никого не замечая вокруг, мы будем стоять на фоне пламенеющего заката под одиноко торчащим козырьком продуваемой всеми ветрами автобусной остановки, и стоящие рядом с нами в ожидании автобуса люди будут коситься на нас, словно мы с тобой - сказочные, им неведомые инопланетяне, невесть как занесенные из другой Галактики на эту пыльную городскую окраину, - они будут пялить на нас, прижимающихся друг к другу, глаза, а нам не будет до них никакого дела... - юные и счастливый, мы будем неотрывно смотреть друг на друга, упиваясь весной и любовью, и, когда подойдёт автобус, мы запрыгнем в его урчащее чрево и, по-прежнему никого не замечая вокруг, уедем куда-нибудь, на квартиру или на дачу - туда, где на тысячи световых лет никого не будет вокруг, и там, за пределами скучного "здравого смысла", мы будем всю ночь вдохновенно любить друг друга, с юной неутомимостью снова и снова поочередно подставляя один другому свои молодые ненасытимые попки, и лишь когда за окном забрезжит рассвет, опустошенные и счастливые, с опухшими членами и полуоткрытыми норками, прижимаясь друг к другу, мы уснем под одним одеялом, на двоих разделив одну подушку, - слушай, давай приколемся, что мы голубые! . .»

После долгих и страстных объятий друзья по очереди отсасывают друг у друга, и после испытанного удовольствия больше не могут сдерживаться и пробуют друг у друга попу.

«СЕРГЕЙ (глядя на КИРИЛАА насмешливо, после паузы). Потому что... потому что завтра, Киря, ты будешь сосать уже не у нас... точнее, не только у нас, а будешь ты, Киря, сосать у о-о-очень большого количества парней... (Смеётся.) А может быть, и не только сосать... да, скорее всего, что будешь ты не только сосать... и я тебе, Киря, не завидую! Ох, как я тебе не завидую... (Сочувственно качает головой.) Одно лишь могу сказать, одно могу тебе посоветовать: запасись вазелином, и побольше... пригодится наверняка! (Пауза, во время которой КИРИЛЛ, не моргая, смотрит на СЕРГЕЯ.) Ну... чего, бля, смотришь? Иди! Мы тебя не держим - не задерживаем! (КИРИЛЛ сидит, не шевелясь.) Чего же ты не идёшь, а? Чего не уходишь? Или, может, ты хочешь узнать, что я сделаю сегодня вечером? (Смеётся.) Так спроси меня об этом, не стесняйся - я отвечу тебе... скажу - скрывать не буду, что именно я сделаю сегодня вечером.»

Герой рассказа вновь и вновь прокручивает у себя в голове события давно минувших лет. Еще бы, ведь так хорошо и приятно как тогда ему больше никогда не было. И абсолютно не важно, что эти воспоминания о сексе с парнем, а не с девушкой!